Так на чем мы остановились? Ага, на том, что Шу-шу заснула, а я потихоньку смылась. Но утром я вернулась – часов в одиннадцать.
Звонить в дверь приходится долго, наверное, минут десять. Из соседней квартиры выходит тетка-соседка с ведром, скрипит злорадно: “Звони шибче, она аккурат об эту пору дрыхнет еще”. Наконец, Шу-шу мне открывает. Боже мой, я не в состоянии описать это зрелище! Котенок, только что вынутый из помойки, выглядит привлекательней.
Она вся зеленая, в каких-то розовых пролежнях. Глаза у нее, по-моему, просто не открываются, она, наверное, дошла до двери ощупью. Снова, как вчера, ее бьет мелкая дрожь.
– Это ты, – говорит она совершенно безразлично, падая обратно в кровать и забиваясь под одеяло. – Уколешь?
Я по наивности сначала не понимаю, чего она от меня хочет. Потом соображаю: у нее такое состояние, что она сама просто не может попасть себе иглой в вену.
– Может, не надо? – морщусь я, внутренне содрогаясь от ее вида и от того, что мне предстоит.
– Надо... – отвечает Шу-шу, еле разлепляя губы. И добавляет без всякой интонации, но так, что у меня мурашки идут по коже: – Умру...
Честно говоря, глядя на нее, можно в это поверить. По ее указаниям я нахожу в тумбочке рядом с кроватью небольшой бумажный пакетик вроде тех, в которых филателисты держат обменные марки. На дне его – немного сероватого кристаллического порошка. Там же, в тумбочке, лежат упаковка ампул с дистиллированной водой, несколько разнокалиберных шприцев, металлическая коробка с иглами. Стоит пустой флакон с притертой пробкой, рядом такой же с надписью: “Спирт”.
– Здесь два грамма, – хрипит Шу-шу, – ссыпь их в пустой флакон, добавь двадцать кубиков воды. Потом набери в шприц... – она на мгновение запинается, затем не говорит, а выдыхает: – пять... – И откидывается без сил на подушку.
Превозмогая дрожь, чувствуя, что меня уже немного от этого всего подташнивает, я вспоминаю свои былые сестринские упражнения, отыскиваю в тумбочке жгут, перетягиваю ей предплечье. Она жалко улыбается:
– Надо бы в ногу, да ты, наверно, не сумеешь... Только позже я сообразила, что это значит: путане следует заботиться о своей внешности. Но в тот момент, глядя, как постепенно на глазах уходит зелень с лица Шу-шу, как мягчают ее заостренные черты, я сама чуть не теряю сознание. Плохо себе представляю, что такое на самом деле гальванизация трупа, но почему-то именно это вертелось тогда в моей голове.
Через четверть часа Шу-шу, блестя глазами, скачет по кухне как ни в чем не бывало, варит нам кофе, мажет икрой бутерброды. Правда, я замечаю, что раза два-три она промахивается рукой мимо предметов, которые хочет взять, но это лишь вызывает у нее приступы бурного хохота.
