Да — сижу я вчера в очереди на рентген, вдруг шум, крик, ведут какого-то дедушку, он весь бледный, дрожит, сзади парень в кожанке, тоже бледный, это таксист. В очереди говорят, что он сбил деда на улице, перепугался и давай его в поликлинику, завел к терапевту, с виду приличный парень, у него жена вот-вот родит, и на тебе, а другие шумят: пусть не мчится как угорелый, но что тут мчаться, на этого дедушку только пристально посмотри, и он готов, терапевт послал сестру за травматологом, таксист курит, нервничает, и, как назло, не было ни одного свидетеля, хорошенькие роды, когда муж под судом, дедушке-то все равно не поможешь, и ребенку отца он не заменит, в общем, драма на ровном месте. Вдруг в кабинете смеются, таксист совсем скис, говорит: это у деда на нервной почве, значит, все, очередь кипит: мы ждем, нервничаем, а они там шутки шутят, вдруг дверь открывается, выходят врачи, с ними дедушка, весь дрожит, но хихикает, в руке маленький камушек, оказывается, он двадцать лет сидел у него в почке, старик ездил с ним в Моршин, в Трускавец, но вода этот камень не брала, и вдруг он вышел сам по себе, наверное, сдвинулся, когда деда стукнуло такси. Ты бы видела этого парня! Он не знал, что делать с дедом, обещал в его честь назвать сына, а дед говорит: я тебе завтра пришлю на лечение свою старуху, у нее тоже камни, а таксист…
Что же ты не ешь? Сама тебя заговорила и еще спрашиваю! Бери, вот твои любимые, с орехами. Фигура не пострадает: здесь только изюм, орехи и воздух. Кстати, помнишь то блюдо: курица с орехами, с кореньями, покойная Тамара меня научила, я его раньше всегда готовила на именины. Как же оно называется? Вылетело, хоть стреляй. Ты всегда терлась рядом, канючила: мамочка, дай облизнуть ложку! Теперь мамочка сама трется вокруг тебя… Перестань, Олька, я же понимаю: у тебя работа, на тебе дом, пора становиться на ноги, один Маська чего стоит, а эти ночные дежурства, эти расстояния — когда тебе готовить! Я еще сама могу крутиться, и слава богу. Вот только голова, ох, голова моя, совсем дырявая стала, хотела что-то напомнить тебе важное, и вдруг вылетело…
А! Зонтик! Возьми, возьми. Сейчас тепло, а через час начнется циклон, как в тот раз, снова ты будешь в мокром шлепать, давно простуды не было. Зонтик, он же не тяжелый, возьми!.. Уже говорила?.. Вот — кстати, о моей памяти. Но, между прочим, один раз ты могла бы и промолчать. Да-да. Один-единственный разик! Да, я старая, я нудная, я у всех в печенках, это давно известно, но не надо же на каждом шагу… Так я и знала, что ты скажешь про Сашу! Не приехал, значит, не смог. Дал телеграмму на цветном бланке, и хорошо. Шестьдесят четыре — не круглая дата, нечего устраивать юбилеи. Притом он же весь в делах, наш Саша, работа у него, между прочим, не то что у твоего Олега, ты же знаешь, что просто так в сосновом лесу не поселят, отдельный коттедж не дадут. Хорошо, оставим Олега в покое. Но ты вчера сама сказала: «Он для меня теперь больше, чем посторонний». Что ни делается, все к лучшему, верно? Хотя такого, как он, уже не будет. Я не говорю про твоего мужа, я говорю про своего зятя. А Маська? Это разве жизнь, когда ребенок только раз в неделю… Как это: зачем ребенку отец? Все-все, молчу! Дай-ка сигарету. А черт с ним! Участковый врач прописал кокарбоксилазу. Эти говорят: воздух и диета. Доктор Вайсфельд верит в ходьбу и отвар из кукурузных рылец. Говорят, говорят, а мы болеем, болеем. А-а… Возраст есть возраст.
