Мама уговаривала: плюнь! Лучше, мол, четыре бабы на стороне, чем одна. Побегает, перебесится, а семью не бросит. Сама когда-то обожглась на разводе, теперь за меня боялась. А он, Володька, хитрый, гад: привезет ей деревенского вина или вишневочки, она рюмочку тяпнет — и тает. Да не ревновала я его! Что он, навечно приговоренный к семейной жизни? Хочешь гулять — вперед! Сто лет он мне снился, такой красивый! Я что, должна его бабам глаза выжигать серной кислотой? Зато он меня как ревновал! По телефону и то ни с кем не давал потрепаться. Особенно с Олегом Валентиновичем. Мы случайно пересеклись. Нам дали бывший номер поликлиники, а он позвонил. Парализованный, лет десять уже не встает. Начитанный — что ты! И вежливый: попрощается, но никогда первый трубку не положит. Вот мы как-то с ним трепемся, я про Анжелку, он про книги. Володька — раз! — вырвал телефонный шнур, прямо с мясом. Злился, что я без него могу, а он без меня — нет. Видно, поэтому и завел сразу четырех. Самоутверждался, точно! Не мог простить, что я его столько лет за уши тащила. В техникуме, потом в институте курсовые ему чертила. Он, правда, тогда на двух работах вкалывал, чтобы семью обеспечивать. Но насчет учебы всегда был тупой. Сообразить, что к чему, это он может. Надо — он черта уговорит! Но сильно уж самодовольный. Насчет любовниц тоже сам хвастался по пьянке. Мол, цени, какой кадр тебе достался! А больше всего ревновал к Юрочке, ну, из-за которого я травилась. Говорю: это же когда было, я уже и сама не помню — все равно лютует!
Короче, собрала я свои тряпочки и уехала к маме. Нет, не понарошке. Такие вещи нельзя делать для испугу. Или живи, или уходи, чего нервы зря портить? Через неделю Володька подсылает свою мамашу. Пришла, Анжелке подарков натащила. И мне, смотрю, что-то сует. Развернула: жемчуг! Настоящий. В жизни не скажешь, ну пластмасса и пластмасса. Отказываюсь, а она говорит: «Бери, бери, все равно пропадает!» Я ей: мол, вам еще жить и жить, а она: «Я-то, может, еще буду, а жемчуг помрет. Ему надо, чтобы его носили. А куда мне в ожерелье: на базар, в химчистку?» Потом узнала: правда, жемчуг портится, если его долго не носить. Может, ему нужно тепло от тела? Как человеку. Ладно, взяла. Люблю цацки. Да и Анжелка растет, еще лет восемь и… Хочешь, покажу ее? Это новогодний утренник, это первый звонок, это день рождения. А это дома. Видишь кофточку? Сама шила. И ей, и себе. А эту, синюю в белый горох, я ей сделала из своего выпускного платья, в котором травилась. Ноский материал, ничего его не берет! Посидели мы со свекровью, поплакали, в смысле — она поплакала… И плачет точно, как Анжелка. Черт с ним, думаю. Какой-никакой, а отец… Может, мозги у него уже стали на место, думаю. Взяла вещи, вернулась.
