Чего уставилась? Ах, да, ты же у нас непорочная дева! Забеременела от святого духа. Погоди, скребанут тебя, сразу весь дух выйдет. Ничего, поплачешь, и айда по новой. Какие там сорок дней, не смеши! Сорок дней справляют по покойникам, а мы, слава богу, еще ого-го! Придешь домой, отлежишься день-два, он к тебе подкатится. Да кто тебя спросит? Этот, что ли, белобрысенький? Тю! А покраснела-то… Думаешь, всегда будет бегать под окнами, выглядывать тебя? Поживете с ним лет пять, черта лысого он тебя пожалеет! Отдай ему супружеский долг до копейки, вот тебе и вся любовь! Да не хлюпай ты носом! Меня и так ломает, а ты тут еще обрыдалась… Вот наказание на мою голову… Заткнись! Нашла время сопли распускать. Боишься? Меня Тамарой звать, а тебя как? Дашей? Перестань, Дашка, ну! Что ли, по первому разу? Тогда ясно. Ну, будет, будет… Хочешь, расскажу, как я впервые поймала Андрюшку? У нас так девчонки во дворе говорили: «Поймать Андрюшку». В смысле: забеременеть. Мальчик такой классный жил во втором корпусе, волосы белые, длинные, глаза — все при нем! Андрюшкой звали, весь двор за ним умирал.
Отвернись! Кому сказала?! Что, что — андрюшек понесли. В ту дверь, в другую. А нам — в эту. Говорила ж: отвернись! Нечего пялиться. Твое дело телячье. Зашла, легла, глаза закрыла и кричи. Небось, ни с кем не договорилась, да? Ну и дура. Сунь им полтинник, пока не поздно. Есть у тебя пятьдесят рублей? Могу одолжить. На здоровье экономить нельзя. На, бери. Теперь они тебе вколют столько — ничего не почувствуешь. Но покричать надо. Вся злость выходит с криком. Если баба сильно орет, базарит, так и знай: ни фига не сделает. Бывает, такую трагедию закатит, весь дом ходуном: «Убью подлеца! Руки на себя наложу!» Накатает предсмертную записку страниц на пять, чтоб все знали, кого винить в ее преждевременной гибели. Даже газ откроет. А потом как вскочит: «Елки зеленые, у меня же на завтра обеда нет!» И поставит борщ на газ. Полный абдуценс.
Я-то? Травилась. Дура была, еще хуже тебя. Первый раз попалась, думаю: все, конец! Сейчас никто из этого трагедии не делает, а тогда — что ты?! Позор на всю школу! Мать убила бы! Снотворного не достала, а уксусной эссенцией побоялась: вдруг не умру, а только сожгу кишки? Думала-думала, развела в бидоне пачку стирального порошка. Как сейчас помню: «Лотос». И выхлебала. У-у, пакость! Заела абрикосовым вареньем, чтоб не так противно помирать, и завалилась на тахту. Все жалела, помню, что платье помнется. Мое самое любимое, синее в белый горох. Шила на выпускной вечер, и на тебе. Не пропадать же, думаю, такое шикарное платье! Легла, сложила руки на груди и представляю: он подходит, а я лежу. Красивая-красивая. Мертвая-мертвая. А он как схватится: «Томочка, любименькая, прости!» А я из последних сил сделаю ресницами вот так: р-раз! И умру. Назло всем. Представляю, а саму мутит! То ли от «Лотоса», то ли от андрюшки, я ж на втором месяце была. Перед глазами круги пошли, звон в ушах… А это, оказывается, моя тетка звонила в дверь.
