Не писал ли именно об этом поэт Карл Сэндберг? Итан не мог припомнить это стихотворение наизусть, знал только, что там что-то насчет голоса последнего сверчка вопреки морозу.
Лучинка пенья[8].
Вот оно – именно эта фраза ему полюбилась.
Лучинка пенья.
Он остановился у куста, почти готовый к тому, что стрекот внезапно оборвется, но тот продолжался в таком ровном ритме, что казался чуть ли не механическим. Итан где-то слыхал, что сверчки издают этот звук, потирая крылышками друг о друга.
Поглядел на куст.
Какая-то разновидность можжевельника.
Сильный, свежий запах.
Уличный фонарь по соседству проливал на ветви довольно света, и Итан наклонился в надежде разглядеть сверчка.
Стрекот продолжался как ни в чем не бывало.
– Где ты, малыш?
Он вытянул шею.
И с прищуром вгляделся во что-то, едва проглядывающее среди ветвей. Вот только не сверчок. Какая-то коробочка, размером примерно с его айфон.
Просунул руку между веток и коснулся поверхности находки.
Стрекот стал тише.
Убрал руку.
Громче.
В чем тут смысл, черт возьми?
Стрекот сверчка раздается из динамика.
* * *
Уже около десяти тридцати он отпер свой номер в отеле и ступил внутрь. Сбросил туфли, разделся донага и плюхнулся на кровать, даже не потрудившись включить свет.
Перед уходом в поисках обеда он чуть приоткрыл одно из окон, и теперь ощутил грудью тонкий, холодный сквознячок, прогоняющий скопившиеся за день духоту и жару.
Через минуту он замерз. Сел, откинул одеяла и простыню и заполз в постель.
* * *
Он сражался за жизнь, проигрывая; навалившаяся бестия неистовствовала, пытаясь вырвать ему горло, и единственное, что удерживало Итана от погибели, была его сокрушительная хватка вокруг глотки чудовища – крепче, крепче, – но тварь воплощала собой чистую, брутальную мощь. Ощущая твердые, перекатывающиеся мышцы, он впивался пальцами в млечно-белую, полупрозрачную кожу. Но не мог удержать – трицепсы свело судорогой, руки начали подламываться, и пасть, зубы все близились…
* * *
Итан подскочил с постели, обливаясь потом, хватая воздух ртом. Сердце так зачастило, что словно и не билось, а непрерывно вибрировало в его груди.
Он даже не представлял, где находился, пока не увидел полотно с ковбоями и костром.
Будильник на прикроватном столике показывал 3.17.
Включил свет, уставился на телефон.
Два… ноль… шесть…
Два… ноль… шесть…
Как мог он позабыть номер собственного домашнего телефона? Или хотя бы мобильника Терезы? Как такое возможно?
Спустив ноги с кровати, он встал и подошел к окну.
