— Из Центра?
— Да. Москва рассчитывает на тебя. И на нас, разумеется, тоже.
Алексей пододвинул табурет поближе к Шерстневу.
За дверью слышались приглушенные, невнятные голоса.
С шумом пронеслась мимо дома машина.
— Так вот, — продолжал Тимофей, выталкивая изо рта облачко табачного дыма. — Корень просил передать тебе, что Центр интересуют все планы гитлеровцев на нашем участке. Информация по всему району представляет большую ценность. Передислокация войск, переброска вооружения, расположение аэродромов и так далее…
Я думаю, не мы одни будем этим с тобой заниматься.
Но на нас возлагают особую задачу: в сорока километрах от города находится Дретуньский аэродром. Это какой-то сверхсекретный аэродром. Нужно разведать все, что там происходит. Я случайно слышал разговор жандармов, что из района этого аэродрома выселили всех гражданских на десять километров вокруг. И еще: судя по всему, где-то на востоке от города у Новых Выселок расположен какой-то штаб. Об этом Готвальд сообщил Корню через меня.
— Готвальд?
— Да.
— Вот что, — сказал Алексей. — Надо мне с ним, снова повидаться. Предупреди его.
— Постараюсь.
Столяров взглянул на ходики, мирно тикавшие на стене. Они показывали без четверти одиннадцать.
Пора было расходиться. После взрыва наверняка устроят облаву, и надо заблаговременно выбраться за городскую черту. Первым из мастерской вышел Шерстнев.
Толстый заказчик уже удалился. И Алексей, помедлив несколько минут, тоже вышел из мастерской.
* * *
…До взрыва оставалось двадцать три минуты, когда санитарная машина выехала на Витебскую улицу. Мелькали низенькие окраинные домишки. На карнизах трепетали отсветы капели. Воробьи стайками вылетали прямо из-под колес автомобиля.
"Еду на собственные похороны", — думал Лещевский. Он ждал, когда же наконец спустит камера заднего колеса, но машина шла полным ходом.
Хирург откинулся на спинку сиденья, щурясь от бликов солнца, бивших ему в глаза. В зеркальце над ветровым стеклом увидел свое бледное, напряженное лицо и испуганно метнул взгляд в сторону шофера. Тот не обращал на своего пассажира никакого внимания. К губам его прилип окурок самокрутки.
Лещевский думал о покрышке. Достал ли ланцетом до камеры? А вдруг она осталась цела?
Вот кончилась улица, и машина выскочила в поле. Впереди чернели забор и низкие крыши артсклада.
Вокруг муравьями суетились темные фигурки людей.
Было без семнадцати минут двенадцать… Вдруг машина сбавила ход.
— Что случилось? — спросил Лещевский.
