Даже если Аня исчезала из дома только на полчаса, то потом, слушая ее, можно было подумать, что в маленькой деревушке в семнадцать дворов, случалось столько бурных и необыкновенных событий, что Юшкову мог бы позавидовать большой город. У соседки пропала коза, мальчишки принесли с поля гранату и хотели сдернуть с нее кольцо, и неизвестно, что произошло бы, если б не дед Егор, отобравший эту гранату.
А тихого богомольного старичка Игнатыча, известного на селе под кличкой Коряга (до войны работал вместе с отцом), фашисты назначили старостой, и он заставляет всех величать себя «господином».
— Правда, смешно — господин? Какой из него господин, когда он кривой и совсем маленького роста.
Алексей недолго пробыл на сеновале: хозяева перевели его к себе в маленькую каморку за перегородкой.
В избе, на бревенчатой стене, висела фотография лысоватого человека в полувоенной одежде. Деревенский фотограф придал его физиономии тупую, бессмысленную улыбку. Тут же висела карточка Аниной матери, Лидии Григорьевны. Объектив застал ее как бы врасплох — в испуге и недоумении, но на лице ее сохранилось выражение доброты и мягкости. И хотя портреты висели рядом, казалось, что соседство этих очень разных людей — случайное.
— Отец? — спросил Попов, коснувшись взглядом человека во френче. Аня молча кивнула.
Алексей хотел расспросить ее об отце подробней, но вдруг Аня выпрямилась прислушиваясь. Раненый привстал, опираясь на локоть: где-то совсем рядом, быстро приближаясь и нарастая, гудели моторы. Их было много. Аня бросилась к окну. Потом, побледнев, повернулась к Алексею. В глазах ее метнулся ужас.
— Они!
И сразу стало ясно: тишина и покой нескольких дней, прожитых в этом доме, — обманчивые иллюзии, а реальность — испуг в глазах Ани и пронизывающий Алексея внутренний холод. Реальными были его туго забинтованная ступня, погибшие товарищи и он сам, отрезанный от своих линией фронта, и этот рев моторов.
Прежде чем Алексей успел сказать что-либо Ане, девушка выскользнула из комнаты, хлопнув наружной дверью.
Он услышал, как грузовики остановились неподалеку от дома. Где-то долго гремели колодезной цепью и ведром, плескались водой, фыркали, смеялись. И голоса выкрикивали по-немецки:
— Лей, Курт, лей!
— О черт! Вода как лед!
— Эй, Вальтер, фляжку, дай фляжку!..
Алексей вслушивался в голоса, чувствуя, как под одеялом потеет ладонь, сжимающая рукоятку пистолета. Вот сейчас хлопнет калитка, скрипнут доски крыльца, и… Но в избе стояла тишина до звона в ушах.
