— А! — Рита махнула рукой. — По крайней мере, мне сегодня было весело. И потом я досыта поела. Знаешь, что подавали? Сосиски, настоящие сосиски!
Софья Львовна села рядом с дочерью на подлокотник кресла и погладила ее по густым темным волосам.
Рита смотрела на нее снизу вверх. Софья Львовна вдруг уловила запах спиртного. И сразу от дочери повеяло чем-то чужим и враждебным. Стараясь придать голосу как можно больше мягкости, Софья Львовна сказала:
— Понимаешь… как-то нехорошо это, — и, заметив, что Рита сделала нетерпеливое движение рукой, настойчивей и торопливей продолжала:-Нет, послушай…
Все-таки они враги. Они убивают наших людей. И ты не имеешь права… Ты не знаешь всего, что они делают.
А мне приходится сталкиваться с этим каждый день.
За городом каждый день расстрелы. И может быть, сегодня ты чокалась и кокетничала с одним из тех, который, не дрогнув, стреляет в детей. Ведь это ужасно!
Рита вскочила с кресла и забегала по комнате.
Остановившись перед матерью, яростно закричала:
— Да, ужасно! А при чем здесь я? Скажи, я-то при чем?
— Постой… — снова заговорила мать, но Рита закричала еще громче:
— Я-то при чем, что они расстреливают? Разве я виновата, что они сюда пришли? Мне надоело быть всегда голодной, надоело видеть раны, грязь, кровь. Я хочу хоть немного забыть об этом. Меня еще никто в жизни, не приглашал в ресторан, не дарил цветов. А я хочу этого, хочу… Я хочу жить. Мне уже двадцать четыре. Не успеешь оглянуться — и старость… Это ужасно!..
Рита бросилась в кресло и, уронив голову на руки, зарыдала.
Софья Львовна почувствовала острую жалость к дочери. Она кинулась к Рите, гладила ее по вздрагивающим плечам, раздела, уложила в постель, укутала одеялом, набросив поверх старое пальто.
И только когда Рита успокоилась и заснула, Софья Львовна, поглядев еще раз на мокрые ресницы дочери, пошла в свою комнату. На душе у неё" было тяжело.
"Пусть живет как знает, — решила она, — ведь дочь уже взрослый человек… В конце концов, такое страшное время…"
После этого разговора Рита стала пропадать по ночам еще чаще, возвращаться еще позднее и всегда приносила с собой едва уловимый запах духов, вина и табачного дыма.
Больше Софья Львовна ни о чем дочь не расспрашивала.
Вьюжная февральская ночь навсегда запомнилась Софье Львовне. В квартире было холодно. Укрывшись одеялом и двумя старыми пальто, Софья Львовна пригрелась и задремала. Проснулась она будто от внезапного толчка. Сердце болело, билось с перебоями. Приступ необъяснимой тоски заставил женщину встать.
