Двери летнего одноэтажного домика были открыты настежь, чтобы приятный вечерний воздух, напоенный ароматом цветов, пронизанный лунным серебром, беспрепятственно попадал в красивый, прохладный зал, убранный в виде грота. С потолка спускались искусственные сталактиты, ковер на полу напоминал цветущий луг, а по мраморным стенам расстилал свои крупные глянцевые листья темно-зеленый плющ. В глубокой нише справа бил из замшелой скалы чистый как слеза ключ, терявшийся затем среди высоких растений, а напротив, в левой нише, в сени цветущего розмарина, стояла статуя святой девы, красиво вырезанная из дерева. Она была облачена в платье из белой шерстяной ткани, поверх которого ниспадал тяжелыми складками дорогой плащ голубого бархата, подбитый розовым муаром, хрустальная звезда и полумесяц украшали золотую диадему. У ног статуи стоял небольшой пюпитр со скамеечкой для коленопреклонений из мягкого мха, а на нем лампада в виде рубиновой розы. Ксавера заботилась, чтобы она никогда не угасала.
Посреди грота стоял стол, уставленный всевозможными дорогими яствами, а ключница, должно быть, уже в пятый раз вносила все новые и новые кушанья. В центре стола красовался золотой канделябр в виде небольшой башни, который пани Неповольная зажигала только по особо торжественным дням. Сегодня как раз и был такой день: ужин завершал целую череду часов ее душевного ликования, тщательно замаскированного необыкновенной любовью к богу. Не упуская ни малейшей подробности, она рассказывала обо всех событиях минувшего дня отцу Иннокентию, с холодным и важным видом сидевшему между бабушкой и внучкой в покойном, обитом алым шелком кресле, специально для него изготовленном.
Преисполненная радости по поводу полной удачи религиозной процессии, пани Неповольная не замечала, что Ксаверу, только недавно сиявшую от счастья и гордости, словно подменили: опустила голову, бледна, едва прикасается к кушаньям и отвечает невпопад. Не заметила она, как девушка встала и вышла из грота, чтобы побыть одной в темных аллеях обширного сада, обнесенного высокой средневековой стеной с зубцами, и теперь так же надежно охранявшей территорию дома «У пяти колокольчиков», как в те тревожные времена, когда могущественные патрицианские семьи не на жизнь, а на смерть схватывались между собой, подобно королевским войскам на полях сражений.
Иезуит, напоминавший своим строгим и мрачным обликом скорее монаха, чем священника весьма свободного по уставу светского ордена, и сегодня слушал свою гостеприимную хозяйку молча, без малейшего признака какого бы то ни было интереса или волнения. Это сбивало ее с толку, и тогда рассказ становился непоследовательным, детали менее точными, но отец Иннокентий одной фразой, а чаще всего одним словом, как бы нехотя оброненным, показывал, что не только ничего не упустил из ее рассказа, но уже давно предвидел, продумал и обобщил те события, о которых ему она сегодня говорит, а также учел возможные их последствия и значение для святой матери-церкви. Ощутив прилив новых сил, пани Неповольная призывала на помощь всю свою находчивость, лишь бы доставить величавому гостю новые занимательные сюжеты для досконального изучения, ибо только таким образом и удавалось ей удержать его при себе, в противном случае он мог ускользнуть с быстротой и ловкостью змеи.
