Принцесса была так растрогана, что даже не могла выговорить слов благодарности. Оросив образ жаркими слезами, она кивком головы подозвала свою гофмейстерину и шепнула ей несколько слов, после чего та известила пани Неповольную, в какое точно время ее милостиво соизволят ожидать завтра во дворце, чтобы во всех подробностях услышать о благотворной деятельности Общества.
У Ксаверы, догадавшейся, о чем пойдет речь, голова кружилась от радости. Их дело быстро продвигалось вперед по верному пути; лишь одно-единственное темное пятнышко мелькало в радужном свете этого дня: все дальше и дальше уходила от нее надежда на трудный, дающий всеобщее признание подвиг, который позволил бы ей вписать свое имя в число рыцарш, сражающихся во имя Христово. Изучать людей, выведывать их тайны, а по сути дела шпионить — все эти временно возложенные на нее бабушкой обязанности нравились ей все меньше и меньше и, в общем, казались не особенно важными; чем дальше, тем более неосновательными представлялись ей все подозрения и страхи. Сама Ксавера была уверена, что после такого торжества, превзошедшего по своему великолепию все ожидания, никому и в голову не придет открыто выступать против верных детей истинной христианской церкви, даже сам главарь заговорщиков, этот дерзкий смельчак, будет пристыжен и, признав себя побежденным Обществом пресвятого сердца Иисуса, перестанет подбрасывать по вечерам свои пасквили в открытые окна и под ворота, а ночью расклеивать их на углах улиц. Вместе с тем в Ксавере росло чувство горячей благодарности к бабушке. Какой хороший совет она ей дала! Велика ли жертва — заставить молчать в своей душе всего одну струну и повелеть единственно затаившемуся в ней образу никогда уже не возникать, когда вокруг нее звучит музыка, мелькает много совсем иных картин, ярких, приманчивых? Она полагала, что нелегко будет забыть то, о чем они вместе вот уже столько месяцев мечтали, а вышло все так просто! Она отказалась от пожизненного союза с одним мужчиной, от его изменчивой любви и, сделавшись повелительницей всех, цепям супружества предпочла венец королевы колокольчиков.
Ах, ведь она в самом деле была повелительницей всех, кто только осмеливался приблизиться к ней, и ее метко окрестили королевой: одним лишь взглядом, одним словом она делала их то несчастными, то счастливыми, возносила на небо или низвергала в ад. Любезная сердцу бабушка сдержала свое слово, щедро вознаградив ее за все, что она потеряла, превратив ее жизнь в блестящую череду триумфов; конечно же, во всей Праге не было более счастливой девицы, чем она; да, она была куда счастливее, чем даже принцесса, дочь самого императора! На кого то и дело взглядывали нынче свеченосцы — все молодые красивые мужчины? Ее опущенные долу, прикрытые, будто вуалью, длинными шелковыми ресницами глаза подмечали, что все смотрели только на нее, на нее одну, на Ксаверу Неповольную, и под перекрестным огнем этих взглядов, гордая собой, она принесла господу обет: за все, чем он наградил ее, отличив перед остальными, она укрепит основание, на коем зиждется его царство на земле. Опьяненная ощущением своей красоты и юной силы, она чувствовала себя, так сказать, равной ему — повелительницей, богиней…
