— Говорите по-русски? — удивился Арончик.
— А вы? — спросил ходя.
— Мы таки русские люди, а вы что себе думаете? — с достоинством отвечал Арончик. — Мы патриоты своего отечества, чтобы оно было здорово…
Тем временем уполномоченный Алексеев, стукнувши для вежливости кулаком по занозистой двери, вошел в дом старосты.
— Здравствуй, дед Андрон, — проговорил он, ища глазами бочку с водой. Отыскав, выпил сразу целый ковш сырой воды, обливаясь и дергая молодым острым кадыком, а потом уселся напротив старосты.
— Вот, — сказал, — привезли тебе жидков, принимай по описи…
И засмеялся здоровым революционным смехом, после чего выпил еще воды и вышел вон. Во дворе к нему кинулась Голда, окруженная детьми, словно Юпитер астероидами.
— Пан комиссар, неужели вы оставите нас тут на произвол судьбы? — взволнованно заговорила она.
Алексеев только поморщился от неуместности ее слов.
— Перестаньте причитать, мамаша, вы раздражаете народ, — сказал он неприязненно.
Покидав остатки еврейского скарба прямо на землю, уполномоченный уселся вместе с помощниками на подводы, и через минуту только клубившаяся вдоль дороги мутная пыль указывала на то, что недавно здесь был представитель власти.
Тем временем староста вышел на порог своего дома и внимательно оглядел кучку беззащитных людей, испуганно теснившихся друг к другу.
— Ничего, — вздохнув, сказал дед Андрон. — Где люди живут, там и еврею место найдется.
Тут вперед выступил Иегуда бен Исраэль и почтительно сказал:
— Мы бы вас не беспокоили, пан начальство, но всех евреев хотят поселить в одно место, чтобы мы остальным не мешали. Это власть так решила, не мы.
— Ваша еврейская власть там, а мы тут, — отвечал дед Андрон, и с этих суровых слов началось мирное русско-еврейско-китайское сосуществование.
Несмотря на взаимные опасения, ничего особенно страшного так и не случилось. Евреи быстро обстроились в Бывалом, обросли вещами и принялись бойко торговать с китайцами. Это вызвало легкую ревность со стороны русских, которые привыкли быть пупом земли и центром мироздания. Евреев к месту и не к месту называли пархатыми, поминали им распятого Иисуса Христа, время от времени устраивали небольшие погромы, но в целом с существованием их мирились и где-то даже любили.
Куда интереснее сложились у евреев отношения с китайцами. Тут была явная, хотя и осторожная симпатия, которая вылилась в первую очередь в обмен товарами и деньгами, а уж после — в раздумчивые разговоры и рассуждения о смысле жизни. Для китайцев со смыслом жизни было все ясно: «За сколько купил? За сколько продашь?» Евреи, как люди, повидавшие мир и потому более искушенные, предполагали существование и других точек зрения.
