И все-таки, что-то странное в этом есть, восклицал автор доноса. Уж не сотрудничал ли он с нацистами, а может, он и в других преступлениях против Советской Власти виноват?
Все четыре доноса были написаны разными почерками, с разными характерными словечками, с разной орфографией, от безграмотной до очень аккуратной, один даже от лица женщины был состряпан, и только когда эти четыре доноса, пришедшие в разное время и попавшие к разным следователям, положили рядом, эксперты смогли с уверенностью сказать: писал их один и тот же человек.
Общим во всем доносах было одно: обвинения были составлены настолько наивно и безграмотно, настолько в духе осуждаемых нынче недавних времен, настолько ясно видна была их беспомощность и безосновательность, чтобы и у самого подозрительного следователя отпала охота с ними возиться, едва бы он их прочитал. Чтобы на волне повальной реабилитации заводить дело против человека, виновного лишь в том, что побывал в лагере для военнопленных или в концлагере и выжил там… нет уж, увольте, так можно по загривку огрести, что долго потом будешь охать.
И следствие ограничивалось тем, что направляло запрос в военные архивы, получало ответ, что такой-то был честным солдатом, вплоть до исчезновения без вести свято исполнявшим свой долг, признавало донос безосновательным и списывало дело в свой архив.
То есть, расчет был психологически верен, идеально верен.
А теперь, допустим, возникли сомнения в подлинности документов или подлинности личности кого-то из владельцев паспортов. Первым делом отправили бы запрос в областное управление ГБ, а оттуда бы ответили: как же, как же, все правильно, на этого человека даже донос поступал, но мы признали донос ложным, ни в чем не виновен человек, пусть спокойно живет. И человека оставили бы в покое. Раз сам КГБ его уже проверял и нашел ни в чем не виноватым — значит, остальным тут делать нечего. Человека сразу оставили бы в покое. И один шанс из тысячи, что какой-нибудь дотошный милиционер сумел бы разглядеть какую-нибудь мелкую неувязку с номерами паспортных бланков или чем-нибудь еще.
— Артистом своего дела был Повиликин, — сказал полковник Переводов. — Всю душу вкладывал… Правда, наверно, не для всех клиентов, а для тех, кто мог заплатить за такое качество. Это ж сколько времени и средств требовалось: поездки туда, сюда, над одними только доносами корпеть…
— С другой стороны, — заметил Высик, — если бы он не так старался создать прочную базу под любой фальшивкой, а просто выпекал фальшивые корочки, нам бы намного дольше пришлось повозиться.
