Так Высик поднялся до двери в освещенную комнату. Из-под закрытой двери пробивалась узкая полоска света.
Высик отворил дверь — и увидел компанию игроков в карты. Всего их было пять человек, но трое стояли, затаив дыхание, и следили за поединком двоих: Кирзача, в лагерной робе, и сухого сморщенного старичка с хитрым до благодушия лицом. Явно, наступил решающий кон.
И, едва Высик оказался в комнате, старичок оглянулся на него — взгляд старичка пронзил Высика и приковал месту — и шлепнул карту на стол. Кирзач вскочил, опрокинув стул, шарахнулся от стола, с ужасом и недоверием глядя на карту. Теперь старичок смотрел в глаза Кирзачу — так же пристально, как перед этим смотрел в глаза Высику — и Кирзач вскрикнул, закрыл лицо руками и кинулся бежать. Он проскочил мимо Высика, не заметив его, ничего вокруг не видя и не слыша, помчался вниз по лестнице.
А карты взвились в воздух, закружились вокруг троих, безмолвно наблюдавших за игрой, и, когда вихрь карт улегся, в комнате стояли три здоровенные служебные овчарки с оскаленными пастями, и старичок держал все три поводка одной руке.
— Ну? — обратился он в Высику, протягивая ему поводки. — Чего ты ждешь? Догоняй, пока не ушел! Ату его, ату!
Потом был совсем смутный и расплывающийся кусок сна, будто время от времени Высик, во сне, терял сознание, и он осознавал только, что бежит за овчарками, зло рвущимися вперед, в какой-то момент он бежал по болоту, потом все проваливалось, и вот уже он бежит по камням, он спотыкался и едва не падал, но поводок из левой руки не выпускал, в правой держа пистолет наготове, и овчарки тянули и тянули его за собой…
Когда Высик проснулся, он не мог вспомнить, поймал он в итоге Кирзача или нет. Кажется, он стрелял… Но вот попал ли?
А все тело ломило и все мускулы ныли так, как будто он действительно бежал всю ночь, с трудом сдерживая псов, хрипло рвущихся растерзать человека.
Высик с неудовольствием поглядел в зеркало на свое помятое лицо, будто ожидая найти на нем какие-то доказательства реальности своего сна, морскую водоросль на лбу, например, или след болотной грязи на щеке, потом заварил себе крепчайшего чаю и постарался забыть сумасшедший мир, утянувший его в себя сквозь темную ночь.
Высик не сразу отправился в отделение милиции, а сделал крюк и заглянул к некоему Семенихину, жившему в одном из последних деревянных частных домиков, отступавших под натиском пятиэтажек.
Семенихин был одним из тех «хитрожопых», как определял эту породу Высик, которые, поддерживая неплохие отношения с уголовным миром, умудряются снимать с этого свой навар, но от ответственности всегда умудряются ускользнуть, будто угри какие. Пытаться взять его на скупке краденого было гиблым делом, точно так же, как и привлечь за укрывательство преступников. Кирзач у него переночевал — и то Семенихин выкрутился. Мол, я-то что, я ничего, давно Ивана Сергеевича знаю, а что он новых преступлений успел натворить и опять в розыске — понятия не имел, он как свободный человек пришел, проверять ведь не будешь, а если б люди из-за каждого гостя в милицию бегали, проверьте, мол, товарищи дорогие, не объявлен ли случаем мой друг в розыск, так это не жизнь уже была бы, а сумасшедший дом…
