Мэтт выпал из моей жизни, и ему это не нравилось. Он чувствовал, что ему рядом со мной не место, и так оно и было, и меня это устраивало. Я впервые ощутила свою независимость. Но Мэтт не отставал, он все время старался быть поблизости, как когда-то в Проссия-Ков. Только мне его навязчивость уже не казалось ни забавной, ни милой. Скорее, ужасно утомительной. Его приняли в консерваторию в Брюсселе, он должен был ехать туда через месяц, и ждал, что я последую за ним. Я знала, что не поеду, что в этом мое единственное спасение. Он не смог бы отказаться от Брюсселя. Я так ждала этого момента, расстаться самой у меня не хватало духа, а тут все разрешалось само собой. Оставались считанные недели, дни и часы. Он терял власть надо мной. И, наверное, тоже это чувствовал, потому что однажды не выдержал напряжения и вскипел. Я репетировала с трио в часовне, где должен был состояться концерт, и мы закончили в тот день пораньше. Мэтт болтался где-то в округе, бог его знает где. Кто-то из ребят предложил вернуться в домик, заказать карри и закатить вечеринку.
Мне эта идея понравилась. Карри. Вечеринка. Здорово же! Мы вернулись, съели карри, повеселились. Пару часов спустя пришел Мэтт, мрачнее тучи. Он заглянул в часовню, а меня там нет, я ушла без спросу. Взбешенный, он влетел в нашу комнату. Я выбежала в слезах, и все оставшееся время жила с ребятами. На том все и кончилось. Я это знала.
Хотя по-настоящему мы разошлись только две недели спустя. Всякий раз, как я заговаривала о том, что нам нужно расстаться, Мэтт пугался и выкапывал все возможные причины, почему не надо этого делать. Теперь у него не осталось аргументов. Он предложил мне поехать с ним в Брюссель. Я отказалась. Отказать ему оказалось довольно просто. Я вернулась в Лондон и какое-то время жила у Йена, пока, наконец, не сняла квартиру неподалеку — в Доллис-Хилле. Я специально искала жилье поближе к знакомым — хватит с меня одиночества. Мне нужно было, чтобы рядом кто-то был, серьезный и надежный, кто-нибудь, кому я могла бы доверять, и кто доверял бы мне. Мэтт вскоре вернулся — ему предложили работу в Tarisio. Я была за него рада. Он получил наконец, что хотел. Мэтт пытался наладить общение, но я держалась от него подальше. Мы разговаривали иногда, но приглашений пообедать или выпить вместе я не принимала. Мэтт мне был больше не нужен. Я просто наслаждалась игрой на скрипке, и этого было достаточно.
Так все и началось: дуэт с Йеном, потом трио. Мы начали давать небольшие сольные концерты, чуть позже — выступать на фестивалях. Мне хотелось просто побыть на людях. Я вернулась не на сцену, я вернулась к скрипке. Прежняя жизнь и солистка Мин остались в прошлом, и что придет им на смену, было пока неясно. Я вспоминала одну историю, которую когда-то рассказал мне Йен. Она меня удивительным образом утешала. Его мама играла на скрипке в Cимфоническом оркестре Борнмута, еще в те дни, когда женщин скрипачей было очень мало. Дома у нее было четверо прелестных, музыкально одаренных детишек. И однажды, сидя в машине на парковке, она внезапно подумала «хватит» и поехала домой. Она перестала играть на скрипке — раз и навсегда, словно поставила точку в конце предложения.
