Эта любовь напоминала бабочку-однодневку — она была великолепной, прекрасной, порхающей в теплых солнечных лучах. И умерла, едва появившись на свет. Мое сердце было разбито. Я написала маме письмо и излила в нем все свои чувства. Я писала его с такой же горячей головой, с какой и кинулась в те отношения. Эмоции захлестывали меня. Любовь, которая переполнила меня надеждами, чувствами и желаниями, вырвали из моей груди. Это было похоже на лихорадку. Я чувствовала себя слабой и обескровленной. Не способной ни на что. Я писала, что не знаю, как мне теперь быть, что мне страшно — вдруг я уже никогда не оправлюсь? Это были две страницы безграничного отчаяния, две страницы, исписанные мольбами о помощи. Я отдала письмо маме. Она села напротив, дочитала его до половины, а потом спросила:
— Что с тобой? Ты, что, пьяна?
Больше мы никогда об этом не говорили.
Выход я нашла сама. Я научилась приходить в ярость при одном воспоминании о нем. Он пытался разлучить меня с тем, что определяло саму мою суть. Как в тот день, когда я сидела в переполненном школьницами вагоне, на меня неожиданно снизошло озарение — это было похоже на выстрел в упор. Такова моя природа. Я не смогу просто вырезать из себя это и излечиться. Это ведь не болезнь. Наоборот, это самое здоровое, самое живое, что только есть во мне. И я решила возродить свою музыкальную жизнь.
Я купила свою первую скрипку, великолепный итальянский инструмент работы Карло Бергонци. Помогли мне в этом деньги, полученные за победу на конкурсе, а еще — гонорары за концерты, которые мои родители в свое время грамотно вложили. Они никогда их не тратили, лишь занимали у меня время от времени, а затем вкладывали, чтобы эти деньги работали на меня. Я потратила на скрипку почти четверть миллиона фунтов. И мне еще повезло: очень скоро цены на скрипки Бергонци взлетели до небес. После я ушла от Жислина. Нового преподавателя я нашла уже за пределами колледжа. Им оказался легендарный Руджеро Риччи. Он преподавал в Университете Моцарта в Зальцбурге.
Руджеро Риччи, урожденный Роджер Рич, был американцем итальянского происхождения. Его отец, иммигрировав в США, переделал фамилию на английский лад, но сам Руджеро вернул ей итальянское написание, желая подчеркнуть свою связь с Италией. Это было верное решение. Он был типичным экстравертом, обладающим естественным мастерством, так что неудивительно, что именно Риччи вдохнул новую жизнь в «Капризы» Паганини. Он был первым скрипачом, который смог записать их все целиком в первозданном виде. Он превратил их из скрипичной головоломки в страстную поэзию. Да, чтобы понять ее, порой нужно приложить усилия, но они того стоят. Он нащупал в «Капризах» идею и последовал за ней. Риччи был вундеркиндом, как и я, но его звезда взошла быстрее и обеспечила ему головокружительный дебют в Сан-Франциско, когда ему было всего десять лет. А в следующем, 1929 году, он впервые выступил в нью-йоркском Карнеги-холле. Его пригласили сыграть Крейслеру. После выступления Крейслер подхватил его на руки и сказал:
