– Поговорил бы ты с ним. Так Псу и передай: ещё одна такая выходка – и в воскресенье на обед у нас будет фаршированная рисом собака. Брысь отсюда, у меня швабра!
Швабра обрушилась на пол, дедушка, отступая, опробовал пару ругательств помягче.
– Пёс! – позвал он с крыльца. – Иди сюда, разговор есть.
Но Пёс затаился в траве.
Список неприятностей множился, дело явно шло к катастрофе. Словно бы Четыре Всадника Апокалипсиса галопом мчались по крышам, сшибая с деревьев яблоки догнивать на земле. Дедушка уже заподозрил, будто его каким-то образом пригласили на тёмный Марди Гра*, последствием коего станут мокрые постели, хлопающие двери, падающие из рук пироги и ошибки в наборе.
А вот и факты: Пёс заглянул в гости с противоположной стороны улицы, но, не успев возвратиться, снова ушёл – встопорщив шерсть и в ужасе вытаращив глаза размером с яйца, сваренные вкрутую. Вместе с ним ушёл мистер Винески, пансионер-старожил и постоянный городской парикмахер. Мистер Винески намекнул, что сыт по горло и слышать больше не может, как Бенджамин скрежещет зубами за столом.
Почему бы, намекал он, дедушке не позвать городского дантиста и не выдрать мальчику эту его молотилку, то бишь премоляры, а нет – так сдать парнишку на мельницу, пусть зарабатывает на жизнь, перемалывая зерно на муку!
Словом, успокаиваться мистер Винески не желал. Он уходил из дома спозаранку, задерживался в парикмахерской допоздна, порой возвращался подремать после полудня, но, едва завидев, что Пёс всё ещё на лугу, разворачивался и снова уходил.
Хуже того: жильцы теперь раскачивались в креслах с частотой сорок раз в минуту, как будто мчались по дороге на всех парах, а не вальяжно колыхались взад-вперёд каждые секунд двадцать, как в старые добрые времена не далее как в прошлом месяце.
И это безумное раскачивание, и спрыгивающая с крыши кошка служили для мистера Винески чем-то вроде барометра. При виде этого он нырял в дом за бабушкиными полдничными песочными коржиками, по которым так соскучился.
Кстати про кошку. Примерно в то же время, когда Пёс отправился спасать в клевере свою трепещущую шкуру, кошка, цепляясь всеми когтями, вскарабкалась на крышу, где и скакала ночами, завывая и исчерчивая громадными иероглифами рубероид – каждое утро дедушка пытался расшифровать эти граффити.
Мистер Винески даже вызвался принести приставную лестницу и снять кошку – а то сколько ж можно не спать по ночам. Это и было проделано; но кошка, в ужасе пред какой-то неведомой силой, снова метнулась наверх, по пути испещряя крышу письменами, и вся дрожа, кидалась на каждый падающий листик и каждое дуновение ветерка, пока Бенджамин наблюдал за происходящим из окошка своей комнаты…
