— Девушки, внимание!
И девушки подбираются, почуяв, кто сейчас главный. Нонна снимает пиджак и закатывает рукава блузки.
— Всем сразу здесь не толпиться. Я отберу несколько человек, с которыми буду работать. Остальные в подсобку. Потом отпускаю этих — и делаем следующие фотографии. Понятно? Отлично.
Она вставляет кассету в магнитофон. Теплый, чуть дребезжащий голос Шарля Азнавура наполняет павильон. Предметы для реквизита можно найти прямо здесь, у Хомякова и Дроздова, и кое-что взять у самих моделей. Нонна выбирает широкополую шляпу, зонт, белый шарф, снимает со стены карту мира, лампу со стола, упакованные пачки номеров журнала, стянутых бечевкой, откуда-то взявшийся микроскоп и даже болотные сапоги. Из всего этого организуется пространство съемки — чудные натюрморты, среди которых женское тело выглядит живым и теплым. Никаких шелковых простыней, никаких фотообоев с пальмами. Вот так, вот так. Клацает затвор аппарата. И еще раз. Фотограф приник к объективу. Прямехонько ему в глаз нагло глядит вызывающий бюст. И ему, бедолаге и любителю мягкого ню, кажется, что это дула пары пушек целятся прямо в него. Не дожидаясь залпа, под общий смех он падает в обморок. И Нонна встает за аппарат.
Хозяева наблюдают за происходящим со стороны. Хомяков — мрачно, Дроздов с тонкой улыбкой.
— Хорошо работает, — одобрительно кивает сексолог.
«Клик, клик» — щелкает затвор. Нонна показывает девушке, куда встать, и даже выгибает спину так, как той надо изогнуться.
Но Хомяков почему-то морщится:
— Не люблю ее. Не терплю даже.
Дроздов, как всегда, усмехается. И не понять, забавляет его собеседник или вызывает брезгливость. А Хомяков продолжает кипятиться:
— Я хочу баб голых фотографировать и бабки косить, чтобы тинэйджеры эти бессмысленные рукам своим применение нашли. А эта как заведется: «Искусство, искусство…» Ненавижу. Убивал бы таких!
Дроздов возносит глаза к потолку:
— Господи, с кем я связался!
— С человеком, который к твоей мифической славе добавит реальные, Дроздов, реальные деньги, — раздраженно кричит Хомяков.
Но как бы ни были противоположны жизненные ценности хозяев журнала, оба смотрят не на обнаженные груди моделей — насмотрелись, сколько можно, — а на лямки подтяжек Нонны, обрисовывающих ее грудь. И Дроздов наконец понимает причину Хомяковской антипатии и, едва коснувшись рукава приятеля, тихо спрашивает:
— Она что, и тебе не дала?
Хомяков мрачно смотрит на партнера.
— Тоже мне сексолог, мог бы и раньше догадаться.
