На этом печальное повествование окончилось. Миссис Крофтвей снова принялась за картофель, а Нэнси неуклюже пролепетала:
— Очень… прискорбно. Я понимаю, как вам трудно пришлось. Сколько же лет было вашей матери?
— Без одной недели восемьдесят шесть.
— Ну-у… — Нэнси постаралась принять бодрый тон. — Нашей маме только шестьдесят четыре, так что я уверена, она еще будет здорова.
Миссис Крофтвей швырнула очищенную картофелину в кастрюлю и обернулась к Нэнси. Она редко глядела собеседнику в лицо, но тому, кому доводилось встретиться с ней взором, становилось страшно: глаза у нее были почти белые, немигающие.
Относительно матери Нэнси, миссис Килинг, у миссис Крофтвей имелось собственное мнение. Они хоть и виделись только однажды, когда та в кои-то веки приезжала погостить в «Дом Священника», ну, да миссис Крофтвей много и не надо. Длинная такая дылда, глаза чернющие, как у цыганки, и одета в такое, что впору старьевщику отдать. А гонору-то! Явилась в кухню посуду, видите ли, мыть, когда у миссис Крофтвей во всем свой подход, она не выносит, чтобы в ее дела лезли посторонние.
— Надо же, у нее инфаркт оказался, — сказала она. — А на вид здоровая такая.
— Да, — слабым голосом подтвердила Нэнси. — Это была полная неожиданность. Для всех нас, — добавила она благочестивым тоном, словно матери уже нет в живых, и теперь о ней можно говорить тепло.
Миссис Крофтвей поджала губы.
— Неужто ей всего шестьдесят четыре? — недоверчиво переспросила она. — А на вид старше. Я думала, ей уже за семьдесят.
— Нет, шестьдесят четыре.
— А вам тогда сколько же?
Это было уже чересчур. Нэнси вся сжалась от возмущения и почувствовала, что у нее запылали щеки. Ей так хотелось набраться храбрости и приструнить эту женщину, сказав, чтобы та не совала нос куда не просят! Но миссис Крофтвей могла разозлиться и вместе с мужем уйти от них, а что тогда Нэнси делать одной с садом, лошадьми, огромным домом и прожорливым семейством?
— Мне… — Она вдруг охрипла, прокашлялась и начала заново: — Мне, вообще-то, сорок три.
— Всего только? А я бы вам меньше пятидесяти не дала.
Нэнси усмехнулась, превращая все в шутку, — что же ей еще было делать?
— Вы не слишком-то мне льстите, миссис Крофтвей.
— Это все полнота ваша, вот в чем дело. Хуже нет, когда фигуру разнесет, сразу старишься. Надо вам на диету садиться… Толстеть вредно, эдак еще, глядишь, — она залилась квакающим смехом, — и вас тоже инфаркт разобьет.
«Я вас ненавижу, миссис Крофтвей. Я вас ненавижу».
