Рядом с проплешиной грунтовой дороги посреди дрожащих от зноя песков стоял драндулет дона Мануэля, еще два наемных автомобиля — наверное, из Пампа-Уньон или Сьерра-Горда, а у путей — дрезина на вьючной тяге. К Магалене Меркадо потянулись не только бастующие вошкинцы — на «Форде» дона Мануэля они доставляли ей воду, уголь и съестное, — но и прихожане с других приисков неподалеку, привлеченные шумихой вокруг благочестивой шлюхи. Пришлым она, разумеется, кредита не давала и в гроссбух ничего не записывала — платили на месте звонкой монетой.
Покуда сестра Магалена управлялась с очередью голодных самцов, Христос из Эльки поднялся на холм и стал ждать. Некоторые рабочие из Вошки и так уже смотрели на него волками и бухтели, мол, этот помешанный засранец в женских тряпках, который хотел увезти Магиту, один виноват в ее изгнании.
Сидя на вершине холма в позе лотоса и мирно ковыряя в носу, он обозревал всеохватную округлость горизонта. Солнце под прямым углом било в голову.
До ушей Христа долетал лишь мягкий свист поднимавшегося в пампе ветра да каждый шесть-семь минут — звон колокола, призывающий следующего в очереди. Магалена Меркадо умела быстро разбираться с делами.
Через некоторое время, вероятно, из-за особенно громкого удара колокола он очнулся от созерцательного морока (он любил говорить, что внезапно приходит в себя после размышлений, если ему «ангел отвешивает подзатыльничек»). Удивленно огляделся. Словно только что открыл пустыню с ее бесконечной сиростью. В дрожащей голубизне ощутил себя потерпевшим кораблекрушение — только море кругом испаряется, возгоняется и пропадает, проглоченное горячими песками.
Он бросил взгляд на лагерь Магалены.
Все еще не веря собственным глазам.
Припомнил самые диковинные происшествия за десятилетие кочевой пророческой жизни и утвердился в мысли, что наблюдаемое им сейчас с большим отрывом превосходит все странности, какие довелось видеть: вот он посреди самой печальной в мире пустыни сидит на макушке холма и ждет, когда его подарит добрым словом проститутка-святоша, пока череда мужиков по звуку колокола имеет ее один за другим.
Он обратил взор к сгрудившимся у креста под рожковым деревом и вдруг сообразил, что находится на самой подходящей высоте для поучения. Сейчас он проникнет в их души, донесет советы и здравые помыслы на благо Человечества. Холм как две капли воды напоминал тот, что выбрал Спаситель для своей бессмертной проповеди. Он пал на колени и стал молиться, Отче Предвечный, Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, Святый Заступник, Свет Мира, дай мне сил, дай духа, дай мудрости посеять семя здесь, в этой окаянной иссохшей пустоши. Поднялся, глубоко вдохнул, раскинул руки, точно крылья, и, к изумлению рабочих, вглядывавшихся в него из-под ладоней — «ты гляди-ка, землячок, опять летать удумал, ошалелый», — принялся, словно опаленный живительной искрой, громко выкликать слово учения, имеющий уши да слышит, имеющий внималку, чтобы внимать, да внемлет, имеющий сердце да восчувствует, ибо сие есть слово святое, истинное, Божие.
