Дело шло к вечерне, когда над ухом у странствующего святого внезапно грянули, словно на Страшном суде, барабаны, тарелки и трубы, нарушив его глубокий сон. От испуга он подскочил чуть ли не до крыши.
— Лобок Иудин! — вскричал он, охваченный ледяным ужасом. Кругом прыснули.
Это музыканты местного оркестра, поднявшись на эстраду и обнаружив спящего проповедника, не смогли отказать себе в удовольствии напугать его до чертиков. Все участники литр-банда — так в пампе называли приисковые оркестры, — во главе с начальником, трубачом Элисео Трухильо, питали невероятную слабость к выпивке (тем самым не отличаясь от прочих оркестров). Отыграв на площади полагающиеся польки и вальсочки, они неизменно отправлялись в селение Пампа-Уньон и услаждали музыкой ночи в двадцати борделях, составлявших так называемую Блядскую улицу.
Христос из Эльки, как всегда по пробуждении, перекрестился, обул негнущиеся сандалии и насупленно встал. Сначала он собирался упрятать плащ в пакет, но потом передумал, тщательно отряхнул и надел (там, куда он направлялся, требовалось сразу произвести блестящее впечатление).
Музыканты тем временем собирали пюпитры и выставляли у пюпитров литровые бутылочки винца, словом, готовились к воскресному концерту.
Закутанный в плащ и готовый отчалить, Христос из Эльки поочередно благословил их и отечески пожурил, мол, прерывать его послеобеденный сон, драгоценные служители муз, — едва ли не смертный грех.
— Все равно что у образа Святой Девы гипсовый палец отломать, — промолвил он.
И спустился вниз.
Пора заняться тем, ради чего он приехал.
Адрес блудницы он вызнал у босоногих расхристанных пацанов — общим числом пятерых, — которые после проповеди, как водится, спутав его с Рождественским Дедом (хотя, сдается, больше издеваясь — не такие уж они были маленькие), остались просить у него игрушек на приближавшиеся праздники. Ранее днем они соревновались в старых селитряных отвалах, кто убьет камнями больше ящериц, и теперь каждый хвастался уловом, дюжинами дохлых пресмыкающихся, связанных за хвосты пеньковой веревкой. Он, желая постращать их, возвысил голос и выбранил, поучая, что эти зверушки — также создания Предвечного Отца, а посему им не должно вредить. По закону природы, всякое человеческое существо — тем более они, юные невинные отроки, — обязано уважать тварей бессловесных.
— Любая жизнь есть искра чудесного пламени Божия, — гремел он, воздевая карающий перст.
А потом смягчился и спросил, не известно ли им, как найти сеньору донью Магалену Меркадо. Мальцы перекинулись понимающими взглядами и уверенно указали в одну сторону: набожная шлюшка, сеньор, живет в последнем доме на последней улице поселка.
