пришла послушать его на площадь в Ла-Серене. Ее сопровождали расфуфыренные лебезящие местные шишки. Узнав ее в толпе, он принялся нараспев читать в ее честь одно стихотворение из книги «Отчаяние». Потом, как всякий начинающий поэт, сообщил, что тоже пишет, и поделился с ней строками, вдохновленными любовью к матушке. Божественная Габриэла снисходительно выслушала и под конец сказала про рифму что-то, чего он не понял. Он на всю жизнь запомнил ее строгий серый костюм, оставлявший, как и его туника, впечатление власяницы, и ауру святости, исходившую от поэтессы). К нему больше не являлись всевозможные болезные и не молили о чуде исцеления — не приводили даже детишек снять сглаз или припугнуть букой, чтобы не отказывались есть суп. Разве что какой-нибудь безнадежный тихий сифилитик или гуляка с запавшими глазами, чья хворь легко лечилась травяным чаем или горячей острой похлебкой. Апостолов стало не найти; набожные старушки уже не угощали его чаем, и лишь считаные верующие преклоняли перед ним колени и целовали руку. Люди перестали в него верить. Его не приглашали с речами в профсоюзы, общества взаимопомощи и клубы пожарных, не брали интервью на радио, а газеты не печатали снимков его бородатой физиономии. Чудной бродяжка по имени Чарли Чаплин сделался знаменитее проповедника. Сбивчивая белиберда болвана по кличке Кантинфлас
[34], вовсе не смешная, привлекала больше слушателей, чем его проповеди, основанные на Священном Писании. Нищие духом предпочитали ему любого завалящего исполнителя болеро. Человеческое одерживало победу над божественным. И все же, несмотря ни на что, семя, посеянное за эти двадцать два года, дало ростки в сердцах многих из нас, тех, кто, не следуя за ним, твердо верил, что в нем Бог Сын исполнил обещание второго пришествия. Он вернулся к нам, а мы, вечно чем-то занятые, не поверили ему, высмеяли его безумный вид, заключили в сумасшедший дом за то, что он желал простить прегрешения наши, как за два тысячелетия до этого. Но с тех пор все изменилось, мир совершил кувырок, и вера в святые поступки настолько охладела, что никто уж и «Отче наш» не знает. Нас ослепили новые изобретения, заменившие божественные чудеса, — им мы дивились, перед ними простирались ниц в благоговении. Как он неоднократно пророчествовал, современные изобретения подменили Антихриста, о котором предупреждало Писание. Они застили нам разум так, что мы предпочитали сидеть и слушать дурацкие рекламные объявления по радио или плясать под похабные мотивчики граммофонных пластинок, а не внимать его живительным проповедям, предпочитали набиваться в вонючие кинозалы и глазеть, как злобные бандиты и мафиози с пугающей легкостью убивают друг дружку (почти всегда по вине блондинистой стервы с великолепными грудями), а не лицезреть его истинные чудеса исцеления и обращения. Радио, пластинки, кино стали нашими золотыми тельцами, а ведущие, певцы и актеры — нашими идолами, тотемами, божками, которым мы угодливо поклонялись и хлопались в обморок при виде их, словно при сиятельном появлении Пречистой Девы. В своей глупости мы дошли до того, что начали подражать их манере одеваться, разговаривать, оттопыривать мизинец, и за этими хлопотами погрязли в грехе, Екклезиастова «суета сует» овладела нами. Всякий норовил вести себя как «петух, который думал, что солнце по утрам встает только, чтобы его кукареканье послушать», — так говорил он в проповедях, и эти слова казались нам банальными, ибо мы позабыли, что в свое первое пришествие он также говорил притчами, простыми историями про блудных сыновей, работников виноградника, бедных вдов, понятными даже малым детям. Поэтому мы и пренебрегали им и считали за нищего — кто знает, может, и сам Бог покинул его на произвол судьбы, и он остался на Земле, будто астронавт, забытый на враждебной планете, — и в конце концов злополучный Христос, которого никто уже не слушал, был вынужден снять тунику, выбросить страннические сандалии и зажил, как любой мирянин. Одни говорили, что он пробавляется услугами, о которых дает объявления в газетах: «Помощь в сентиментальных вопросах и любых поручениях». Другие — что изготовляет гитары, по вечерам бродит из дома в дом и продает их, но покупают лишь те, кто узнает в нем легендарного Христа из Эльки. А третьи хитро замечали, что он, хоть и поселился в деревянном домишке в скромном квартале Кинта-Нормаль, отнюдь не бедствует, а зарабатывает книжками, которые начал писать еще в годы странствий. В книжках он вспоминает о годах бродячего служения —
