Если бы человечество могло справиться с этим «прелюбо», как очистилась бы река жизни…
Полковник свято соблюдал все заповеди. Он любил свою Тамарку и не шарил глазами по сторонам. Он дал себе установку: верность. Эта установка впечаталась в мозги, определила все его поведение. Он даже не понимал бабников, которые изменяли женам, бегали туда-сюда, заводили детей на стороне. За краткое удовольствие платили искореженной жизнью. При этом корежили жизнь и себе, и жене, и любовнице, и детям. И жили в грехе, и дышали грехом, как дымом. Нет. Полковник был далек от этого. Тамарка чувствовала его чистоту, человеческую цельность. И, несмотря на аборты, ценила мужа. Тамарка была благодарна ему за то, что ее уважали, не унижали.
И сама тоже уважала. Но любовь — это другое. Особенно раненая любовь, незавершенная. Она так и остается в душе, как незаживающая рана. И ничто не может эту рану затянуть. И время бессильно.
И даже много лет спустя, в старости, снилась Тамарке эта любовь. Не грубо. Без натурализма. Она, как в облако, вплывала в нежность, и нежность ее обволакивала. Тамарка улыбалась во сне.
Полковник каким-то образом чувствовал ее измену, бесился, но сделать ничего не мог. А что тут сделаешь?
Мы любим не тех, кто нам нравится. Игорь не мог нравиться: неверный, циничный. Но он был первый. Он — был. И остался. И согревал ее душу тем, что был.
Светлана не могла забыть ту рыбу в томате. И не только…
После развода Игорь предложил Светлане и Тамарке посидеть в ресторане, отметить событие, как будто это праздник. Светлана не должна была соглашаться. Она должна была послать Игоря куда подальше, но почему-то согласилась. Этот Игорь был обаятельный и веселый, человек-праздник. Светлана не могла и не хотела ему противостоять.
Пришли и сели. У Тамарки было растерянное и несчастное лицо. В середине застолья Тамарка поднялась и пошла в туалет. Игорь проводил ее глазами. У Тамарки из-под юбки выглядывала голубая комбинация. Игорь наклонился к Светлане и сказал:
— А рубашка чистейшая.
Это была насмешка. Насмешка над чужим горем. Светлана подумала: «Сволочь». Но ничего не сказала. Она не умела защитить свою сестру. Так что «сволочь» — это именно она.
С тех пор прошло двадцать лет.
Светлана жила в Москве. Однажды раздался телефонный звонок. Он прозвучал в час ночи. Светлана сняла трубку и услышала в ней знакомый плач. Тамарка ревела с надрывом, как корова в хлеву. У человека с возрастом не меняются: голос, смех и плач.
