Баба Валя не приглашала меня в новый дом, боялась, что я умру от зависти. Да я и не стремилась. В моих глазах баба Валя была клятвопреступницей. Дала клятву не трогать старый дом и цинично нарушила. И меня обвела вокруг пальца.
Мне было жаль старого дома. Пусть «ларек», но он был намоленный, как маленькая церковь. Там застряло время, мысль и молодость талантливых людей. А что застряло в финском доме? Деньги и опять деньги.
Марьи Владимировны больше нет. И Эльдара Рязанова нет.
Однажды Рязанов шел по дороге, сильно припадая на правую ногу. Я поздоровалась:
— Здравствуйте…
— Заметно? — спросил Рязанов.
— Что? — притворилась я.
Я прекрасно понимала, о чем он спрашивает, но сделала вид, что не понимаю.
— То, что я хромаю, — объяснил Рязанов.
— Разве? А на какую ногу?
— На правую. Колено болит. Нет сил терпеть.
— А вы поменяйте сустав. Сейчас это хорошо делают, — посоветовала я.
— Ну нет, — отказался Эльдар. — Доживу с тем, что есть. На пятнадцать лет моего колена еще хватит.
Я посчитала в уме. Рязанову восемьдесят. Значит, он собирается жить до девяносто пяти.
Я вернулась домой и сказала мужу:
— Рязанов собирается жить до девяносто пяти лет.
— И доживет, — сказал муж.
Но не дожил. Умер в восемьдесят восемь. Тоже неплохо.
Мне его не хватает. Такое впечатление, что в натянутом полотне жизни сделали дыру. Величиной с кулак. Пробили кулаком дыру. Сталин говорил: «Незаменимых нет». Есть. Каждый незаменим, а особенно талантливые люди.
Чем дальше я живу, тем больше дыр. Хочется достать из пустоты дорогих людей и встать перед ними на колени. Они были необходимы в свое время и остались нужны теперь, даже когда их нет.
Санаторий ФСБ обнесли бетонным забором. Сделали территорию приватной. Сюда больше никто не должен заходить.
Все кончилось тем, что санаторий закрыли. Отдыхающие не ездят. Тропинка вдоль реки заросла лопухами и высокой травой. Река покрылась зеленой ряской. Территория пуста, как после Чернобыля. Ходит один-единственный капитан, следит за порядком. А за кем следить? На территории нет даже собак. А раньше был «Бабилон», полный любви и радостных возгласов.
Хорошо, что Марья Владимировна не дожила до этих преобразований. Раньше она выходила из своей калитки, и ее встречала круглая солнечная поляна, а в отдалении красавица-аллея, пестрая от людей. И даже сюда доносился дух сосновой смолы. А сейчас, если выйти за калитку, — узкая раздолбанная дорога и сразу сплошной забор из бетонных блоков, похожих на гигантские вафли. Буквально ГУЛАГ.
