Моя наследница — дочь. Не буду называть ее имя. Она этого не любит. Она вообще не любит никакой публичности.
Я складываю руки перед грудью, как оперная певица, и умоляю свою дочь:
— Не продавай мой дом.
— Когда?
— После меня. Здесь все мои деньги, все мои усилия, дом — это я! — продолжаю я свою арию.
— Не продам, — обещает дочь. — Я сама буду в нем жить.
Врет. А может, и нет.
— В крайнем случае: сдай. Но не продавай.
Дочь отмахивается. Ясно, что она будет жить в другое время, где будут другие реалии и другие дома. А мои книги сожгут в открытом пламени. Но не обязательно. Ведь они не занимают много места.
Единственная надежда на внучку. Она любит дачу. Она в ней выросла. Это ее родовое гнездо.
Павел Антокольский умер в 1978 году. Прошло сорок лет после его смерти. Антокольского не помнят. Его забыли. А Маяковского не забыли.
Мой стих трудом
громаду лет прорвет
и явится
весомо,
грубо,
зримо,
как в наши дни
вошел водопровод,
сработанный
еще рабами Рима.
Маяковский оказался провидцем. Его стихи действительно громаду лет прорвали.
И Цветаеву не забыли и не собираются забывать. «Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед». И это сбылось.
Антон Павлович Чехов при жизни считался скучным, его прозу называли «мелкотемье». А его современник Боборыкин широко печатался и гремел. Прошло сто лет. Чехов — классик. А по поводу Боборыкина осталась фраза: «Что там набоборыкал Боборыкин?»
Время — беспристрастно. Оно никому не сочувствует. Оно отделяет зерна от плевел. И только. Но иногда пропадают и зерна. Кто знает, отчего зависит человеческая память…
Внуки Антокольского — Андрей и Катя.
Андрей живет в Бразилии, стал профессором, преподает в университете. Катя на шестнадцать лет моложе Андрея. У нее рано прорезался талант художницы. Кипса отдала дочь в художественную школу.
В этой школе юная Катя познакомилась с мальчиком Мишей. Они встретились раз и навсегда, слились в одно и больше никогда не разъединялись.
Миша — викинг с золотыми волосами, мимо него невозможно пройти. Он писал иконы, подражая Андрею Рублеву.
Когда Мише исполнилось восемнадцать лет, его призвали в армию. Всеобщая воинская повинность. Миша не мог жить без Кати. Он лег в больницу, чтобы получить фальшивый диагноз и «откосить» от армии.
Армия тех времен — зона. Ломала молодых людей в прямом и переносном смысле. Дедовщина была свирепой. Многие призывники ложились в психушку и имитировали шизофрению — диагноз, с которым не брали в армию.
