Катя по традиции семьи рано вышла замуж и родила троих сыновей. Общее количество жильцов — двенадцать человек. Дом трещал. Дом стал похож на огурец, набитый семечками.
А как же Павел Григорьевич, Павлик, Павличек? А никак. После смерти Зои дом пал. Прежде это было организованное пространство, почти музей, где царили художественный вкус и достаток. Сейчас — захламленное общежитие, общага, пчелиные соты, где занята каждая ячейка. На павловских стульях висели мокрые колготки, по ценным гравюрам ползали рыжие тараканы, резной дубовый стол задвинут в угол, на нем остатки еды, немытая посуда.
На Павла Григорьевича никто не обращает внимания. Он никому не нужен и не интересен. Кипса откровенно говорит Ане Масс:
— Я тебе честно скажу, Аня. Я от него устала. Капризничает в еде. Дети его раздражают. Я еще понимаю, когда закладываешь силы в молодое поколение. Это правильно. В этом есть смысл. Но тратить силы на старика — это все равно что стараться сохранить прошлогодний снег…
Предательство отца и предательство мужа сделали Кипсу жестокой.
Павел Григорьевич медленно сникал. У него было чувство, как у ребенка, который из любящей семьи попадает в детский дом, где он никому не нужен.
Анна Масс вспоминает: «Было больно смотреть, как он, шаркая, опираясь на трость, путаясь в полах халата, волочится на кухню ужинать. Вместе с ним за стол садилась его первая жена. Старые Наташа и Павлик встречались за кухонным столом, ели кашу, пили чай из засаленных кружек, потом молча расходились».
Судьба сделала кольцо. Кольцо на новом витке по спирали.
Старому Павлику стало трудно подниматься на второй этаж. Кипса выделила ему маленькую комнатку на первом этаже. Туда помещалась узкая кровать, покрытая тонким полосатым одеялом. Стол. Табуретка. Все. Как в тюремной камере.
«Весь усохший, в огромном для него махровом халате, он сидел, отвернувшись ото всех, спиной к двери. Курил трубку не переставая, как будто хотел дымовой завесой отгородиться от домашнего хаоса. Тем, кто заглядывал в комнату, казалось, что он что-то пишет. Но он просто сидел, уставившись в окно пустыми глазами с огромными черными подглазьями». (Из воспоминаний Анны Масс.)
Однажды Кипса сказала Ане:
— Я хочу сделать Кате с Мишей отдельное помещение. Поставить капитальную стену, вот тут.
Она показала часть прихожей и комнату Павла Григорьевича.
— А папу куда? — спросила Аня.
— Ну, когда-то это должно кончиться.
— Что «это»? — не поняла Аня. Потом поняла.
