Я кружу по квартире, как неприкаянное привидение. Время от времени сурово напоминаю себе, что надо взять себя в руки и заняться делом – хоть на кухне прибрать, если уж ни на что другое сейчас не гожусь. Но всё без толку. Беру губку, чтобы помыть плиту, а потом обнаруживаю себя с этой губкой в прихожей перед зеркалом.
Нездорово бледная физиономия, припухшие веки, тёмные круги под глазами. "Ну, и рожа у тебя, Шарапов!" Показаться, что ли, кому-нибудь из знакомых без макияжа, сломать к чёртовой матери реноме легкомысленной пташки, что "не знает ни забот и ни труда"? Фигушки, перебьются! Пускай друг друга жалеют, а я со своими душевными гематомами как-нибудь справлюсь сама.
Хотя, надо признать, судьба в последнее время что-то стала чересчур уж щедра на колотушки. Сначала развод (кто бы мог подумать, что он дастся мне так тяжело; казалось-то, всё давно перегорело). Потом война с детками-тинейджерами, перешедшая из привычной вялотекущей формы в острую. Ну, этого следовало ожидать: психологи постоянно твердят, что развод родителей для детей огромный стресс. А вот Надюшка – удар неожиданный и подлый. Надька-Надежда, как же ты так, а?..
Боль потери усиливается пронзительным чувством вины. Семейные разборки и борьба с внутренними демонами в последний год съедали у меня столько сил, что на поддержание связей со старыми друзьями почти ничего не оставалось. Я даже 27 февраля, в Надькин день рождения, к ней не поехала, поздравила по телефону. А ведь у неё, кроме меня, никого не было. Тело пролежало в морге три недели, потому что документов у неё при себе не оказалось, мобильник разбился вдребезги, а никто из знакомых просто не заметил её исчезновения. Если бы не какой-то технический гений из полиции, который сумел-таки извлечь из памяти разбитого аппарата мой телефонный номер, так бы её в конце концов и похоронили, как бомжа, в безымянной могиле.
Мысль о похоронах возвращает меня к неразрешимой дилемме: звонить или не звонить мадам Ткаченко? В полиции города Дмитрова, куда меня вызвали для опознания тела, я сказала, что Надежда много лет не поддерживала отношений с родственниками и я понятия не имею, как связаться с её матерью. Первое – истинная правда, второе – не то чтобы совсем ложь, но, скажем так, лукавство. Где-то на антресолях, в коробке с конспектами и прочими бумажными сувенирами времён студенческой юности, лежит старая записная книжка с нужным телефонным номером. Конечно, номер мог сто раз поменяться, но это не проблема: один звонок в справочную, и мне сообщат новый.
