Всё это, конечно, правда, но правда поверхностная. А суть заключается в том, что в больницу меня погнало интуитивное ощущение: за этим письмом кроется нечто, о чём мне непременно следует знать. И выяснить, что именно, можно только при личной встрече с автором.
Когда я увидела Лизу Рогалёву, полулежащую, полусидящую на больничной койке с поднятым изголовьем, меня заворожили сразу три вещи. Во-первых, возраст: её письмо совершенно не подготовило меня к тому, что она так юна. Во-вторых, цветовая гамма её "портрета": белоснежная шапочка-повязка до бровей, а ниже – жёлто-лилово-зелёные разводы подживающих фингалов. Такое впечатление, будто девчонку с обеих рук лупил по лицу озверевший боксёр. Но по-настоящему поразил меня её испуг. Завидев в дверях незнакомую тётеньку вполне мирного вида, Елизавета воззрилась на неё (то есть на меня) так, словно я была тем самым боксёром, который её отметелил. Причём, судя по виноватовому виду, отметелил за дело.
Отгоняя паранойю, я напоминаю себе, что девчонка получила травму головы и на неадекватную реакцию имеет полное право. Приветливо здороваюсь, называю себя. Легче не становится. Глаза Лиза опускает, но руки, терзающие пододеяльник, выдают её смятение ничуть не хуже взгляда. По её приглашению, сделанному полушёпотом, занимаю стоящий около кровати стул. И голосом добрейшей из тётенек спрашиваю, как вышло, что она и моя подруга оказались в той злополучной машине.
Девушка еле слышно объясняет, что ехала в Иваньково, к известному психологу Алику Дулушу. Думала добираться от железнодорожной станции на автобусе, но из разговора женщины, сошедшей с той же электрички, с водителем такси, поняла, что женщина тоже едет до Иваньково, и попросилась в машину. Испугалась, что автобуса придётся долго ждать, и она, Лиза, опоздает к назначенному часу.
Далее следует рассказ о внезапно возникшем позади КамАЗе и наезде. Меня немного отпускает: думаю, что я получила объяснение заполошной реакции Лизы на своё появление. Девчонка не сомневается, что водитель КамАЗа сшиб такси с моста намеренно – с целью убить либо одну из пассажирок, либо шофёра, либо всех троих. При таком раскладе страх перед незнакомыми визитёрами совершенно логичен. Особенно, если учесть, что в палате всего две пациентки, и вторая – подсоединённая к капельнице пожилая дама в роскошном воротнике шейного корсета – вряд ли способна прийти соседке на помощь.
Когда дело доходит до финальной сцены, смутные подозрения во мне снова оживают, но я слишком подавлена и расстроена, думая об умирающей Надьке, которая из последних сил выдавливала из себя предназначенные мне слова, чтобы обратить внимание на шевеление на перефирии сознания.
