– Ладно, давай теперь о той ночи. Ты когда к Оксане приехал? И когда уехал?
– Приехал в десять, уехал около двух.
– Что же она не предложила тебе на ночь остаться?
– А она никогда не предлагала. С самого начала сказала, что предпочитает засыпать в одиночестве.
– Ей никто при тебе не звонил? Или, может, она кому?
– Нет, она все телефоны поотключала.
– А после того, как Леонида арестовали, вы не созванивались?
– Нет. Я хотел позвонить – спросить, признаваться ли, что был у нее. Потом решил не будить лихо. Нужно ей будет, сама объявится. Пока не объявлялась.
– А как тебе моя версия? Могла, по-твоему, Оксана организовать это убийство, чтобы посадить мужа?
– Запросто. – Серегин снова помрачнел. – Газетные сплетни – это для нее мелковато. Вот убить девчонку, которая позарилась на ее мужа, и свалить убийство на Леньку – подходящая месть. Но, если за этим стоит Оксана, боюсь, искать тебе доказательства до конца жизни. У нее же на жаловании, небось, до хрена спецов, чтобы всякие грязные делишки обделывать. А они улик не оставляют и признаний не делают. Лучше бы злодеем кто-нибудь попроще оказался.
– А ты не бойся раньше времени. В прошлый раз Оксана свои грязные делишки обстряпала с помощью подвернувшегося под руку урода-любителя. И обстряпала вполне успешно. Так с какой стати ей на этот раз на спецов тратиться? Тем более, что спецы могут потом и за горло взять.
– Ну ладно, удачи. У тебя ко мне еще вопросы есть? Кстати, звать-то тебя как, сыщик?
– Игнатом. Вопросы пока вышли. Появятся – позвоню.
На обратном пути он все-таки угодил в "пробку". Зажатый со всех сторон майбах, двигаясь с фантастической скоростью пять метров в минуту, порыкивал тихонько, но сердито, и через некоторое время Игнат поймал себя на нелепом чувстве вины перед чудо-машиной. Чувство это усилило и без того немалое раздражение, быстро доведя его до той стадии, когда оставаться за рулем просто опасно: самоубийственный соблазн плюнуть на все и "дать по газам" становился почти неодолимым.
Тут Игнат сообразил, что с ним что-то сильно не так. Безумные порывы ему, вообще говоря, не свойственны. Похоже, что причина его чувства вины – и раздражения – гораздо более рациональна, чем кажется. Он заставил себя сосредоточиться на дыхании, и где-то через два десятка вдохов-выдохов (восемь секунд вдох, четыре – выдох) причина открылась ему во всей своей прозрачной недвусмысленности. Он идиот! Доверившись женской интуиции и словам Воробьева (которого уж никак не назовешь лицом незаинтересованным), выложил перед Серегиным все карты. Сообщил о своих подозрениях в адрес Подольской не кому-нибудь, а ее любовнику! Мало того, упомянув о прошлом преступлении Оксаны, бездумно подставил Нику.
