Взгляд Ники сразу привлек стол, заваленный фотографиями. Решив, что это единственный способ вовлечь убитую горем мать в разговор, девушка подсела к столу и принялась перебирать снимки. Ее расчет оправдался. Наталья Андреевна придвинула стул, села рядом и начала комментировать.
– Это ее первый день рождения. Никак не хотела задувать свечу на торте, все цапнуть норовила. Тут ей два года три месяца. Папа снял с загривка, видите – плачет? А это семейный пир по случаю ее поступления в музыкальную школу. Я так хотела, чтобы Анечка училась играть на фортепиано, а она выбрала гармонь. Ну, скажите, кто в наше время играет на гармони? Вот здесь, видите, как смешно она смотрится со своим инструментом? Первый парень на деревне! Это двухмесячный Барсик у нее на руках. Выпросила у нас щенка черного терьера, назвали Джульбарсом, так Анечка переименовала его в Барсика. Я говорю: "Он же вырастет огромный, как пони, а ты его к кошачьей кличке приучаешь!" А она хохочет. Так заразительно смеялась моя девочка! Как колокольчик, с переливами.
Ника сначала слушала молча, потом стала задавать вопросы, и в конце концов ей удалось вывести мать Анны из транса.
– У Анечки было много друзей, – говорила Наталья Андреевна, не обращая внимания на бегущие по щекам слезы. – Она добрая, веселая, отзывчивая, легко сходилась с людьми. И никогда ни с кем не ссорилась. Спорила – да, бывало, и частенько, но если видела, что задела или расстроила человека, тут же уступала. Никак в голове не укладывается, что моя девочка погибла по чьей-то злой воле. Таких не убивают, не должны убивать! Говорите, ее… друг не признается? Я ему верю. Приличный человек, архитектор, не мальчик уже, не алкоголик, не наркоман… Ну, допустим, напился, но не отморозок ведь, чтобы без причины бросаться на девушку с ножом! Раз Анечка его любила, она никогда не сделала бы и не сказала ничего такого, от чего он мог прийти в ярость.
– Вы знали о ее романе с Леонидом Подольским? – осторожно спросила Ника.
Наталья Андреевна судорожно вздохнула.
– Нет, не знала. Анечка ничего не говорила о своей личной жизни. Я все беспокоилась, почему она мальчиками не интересуется, думала, может, мы в чем виноваты? Как-нибудь неосознанно внушили ей, что секс – это нехорошо… Ведь ей уже двадцать девять исполнилось, пора семью заводить, а у нее до сих пор никого нет – так я считала. Напрямую-то не спрашивала, не хотела быть бестактной, но думала, раз Аня молчит, значит, не о чем ей рассказывать. У нее ведь раньше не было секретов от нас с Колей. А тут, выходит, появились… – Она спрятала лицо в ладонях. – Ох, отобрала мою доченьку проклятая Москва!
