На Майдан Грэг не ходил. Сидел на диване, топал ногами, писал гневные реплики в Фейсбуке против Януковича, перезванивался с друзьями и родителями, но там, посреди зимы, пританцовывающим на маленькой площади, в палатках, себя не видел. В разгар противостояния позвонил брат жены из Владивостока и встревоженным голосом предложил помощь:
— Если надо, Гриша, приезжайте с Маринкой, поживите у нас, пока в Хохляндии всех бандеровцев не перевешают!
— Сейчас, Виталик, подожди, не клади трубку! Я окна фанерой прикрою, — разозлился Грэг. — Мы же с Маринкой, как ты правильно сказал, на русском языке говорим, так нам окна каждое утро фашисты бьют!
— И это в Днепропетровске! — удивился, не оценивший иронии, шурин. — Что же тогда в Киеве творится?
Марина с родным братом поссорилась на политической почве тут же, не отходя от телефона.
А через несколько дней на улице Институтской в центре Киева расстреляли Небесную сотню, и Янукович сбежал в Россию. Майдан победил. Но радости от победы не ощущалось. Плыли, поддерживаемые тысячами рук, по людскому морю на киевском Майдане гробы с мальчишками, застреленными снайперами, растекалась по Украине жалобная песня «Пливе кача», города и села многотысячными панихидами прощались со своими героями. Горе и горечь разлились по стране.
Когда Россия отжала Крым, Грэг заметался по квартире, не находя себе места. Маринка пыталась его успокоить, сводить в кино или отправить с дочерью на ролледром, но он никак не успокаивался: звонил друзьям, шарился по интернету, смотрел новости по телевизору.
— Ты что-то задумал? — тревожно спрашивала жена. — Признавайся.
Грэг не признавался.
— Папа, — позвонил он вечером воскресенья в день крымского референдума отцу. — Тебе не кажется, что пора идти Родину защищать? — Грэг не спрашивал разрешения, он искал совета.
— Нет, — ответил горячо отец. — Там же все договорено! Посмотри, за Крым никто не воюет, — и умер на следующий день. Но между ответом сыну и смертью старик успел сменить веру. Он отрекся от прошлого, разорвал его и выбросил в мусорное ведро вместе с потрепанным и никому не нужным, но тщательно хранящимся в столе билетом члена КПСС.
Матери Грэг пообещал, что не уйдет добровольцем в армию в ближайшие сорок дней — ради памяти об отце. Но он нашел, чем заняться: в городе организовывались патрули, мужчины стояли на блокпостах, дежурили в штабе формирующегося батальона «Днепр-1» — на востоке страны, на Донбассе уже вовсю бурлил сепаратизм. В городах и поселках Донецкой и Луганской областей над административными зданиями чуть ли не каждый день поднимались российские триколоры и флаги самопровозглашенных республик «дэнээр» и «элэнэр», в Славянске сидел Игорь Стрелков и вещал о неминуемой победе «русской весны», звучали призывы о создании «Новороссии». Под шумок начали грабить магазины, отбирать автомобили, похищать людей, которых потом находили мертвыми со следами пыток. Дело принимало совсем паскудный оборот.
