Никто из двоих не спешил сделать первый шаг вниз, оба стояли у края черной дыры в потревоженной земле и смотрели в нее, как загипнотизированные.
— Кстати, — начал декан, словно для того, чтобы разрушить чары, — ты еще не показал мне рисунки, которые сделал прежде.
Беллоуз посмотрел на него с облегчением. И пошарил во внутреннем кармане куртки.
— Они у меня здесь. Взгляни на эту черновую копию одной из надписей. Что это, по-твоему, такое?
Декан с шумом втянул в себя воздух. Хотя скопированные товарищем грубоватые символы были ему незнакомы — и уж тем более ускользал от понимания их смысл, — их подобия уже встречались ему раньше. Он рассматривал их в старинных книгах, которые хранились в запретной секции университетской библиотеки. Но он лишь кивнул, склоняясь над скрученными листами линованной бумаги, которые вложил в его руки Беллоуз, и нисколько не обращая внимания на резкий ветер, который с наступлением сумерек вдруг задул в кампусе.
Наконец он хмыкнул и вернул листки.
— Интересно. — Это был единственный комментарий, который он себе позволил. — Что ж, продолжим? Мне еще сегодня лекцию читать.
Беллоуз пробормотал извинения, а потом нагнулся и заглянул в черный провал, куда уходил усыпанный мелкими камешками склон. Декан увидел, что провал имеет около четырех футов в ширину, и стал ждать, когда его спутник зажжет мощный электрический фонарь и начнет осторожно сходить вниз по склону. Про себя он отметил, что насыпь была довольно длинной и плавно переходила в каменный пол, о котором ему говорил товарищ.
Дождавшись, когда Беллоуз ступит на твердый пол, Дэрроу тоже нерешительно пошел за ним, радуясь яркому лучу фонаря впереди, который тем отчетливее проявлял подробности окружающего, чем тусклее становился квадратик неба над ним.
— Не волнуйся, — сказал Беллоуз, точно читая его мысли. — Далеко мы не пойдем, а на случай, если нам вздумается обследовать проходы, я взял с собой веревку.
Картина, которую вырвал из мрака луч фонаря, действительно оказалась впечатляющей. Нервно облизываясь, декан внимательно осматривал большую круглую камеру, в то время как его профессиональный инстинкт постепенно оттеснял страх, который он испытывал во время спуска. Теперь он понимал, что этот испуг возник исключительно под влиянием некоторых старинных фолиантов из университетской библиотеки; но, разумеется, лишь тех, что были написаны на латыни, старофранцузском и староанглийском языках, ибо рунические тексты до сих пор не поддавались усилиям даже самых талантливых дешифровщиков.
