— Нет. Они разбили все стекла вдребезги. До одного! Они били по стеклам молотком, сначала они разбили один ящик, потом другой.
Это было совсем непонятно. О таком ограблении Талиб и не слышал никогда. Зачем же ломать то, что не можешь унести! И, словно отвечая на эти мысли Талиба, дядя опять заговорил о каре небесной, о том, что он мало молился в последние дни, что забыл аллаха.
— Я пойду к русскому начальнику, — решил Талиб. — Я ему все расскажу, он поможет.
— Иди, — ответил дядя Юсуп. — Иди, но никто не может нам помочь.
Талиб быстро собрался, надел камзол, чтобы выглядеть приличнее, и зашагал к новому городу. Он ушел из дому, и ему сразу стало легче, потому что нет ничего тягостнее, чем видеть бессилие взрослого, слезы и жалобы того, кто для тебя надежда и опора. Все звали дядю неудачником, но Талиб знал, что дядя страдает только от одного — от слабохарактерности и доброты. Он мог сам отказаться от еды, чтобы покормить голодного, он мог бросить все свои дела, чтобы пойти на помощь к другому человеку. Но люди почему-то мало ценили его за это. Во всяком случае, ценили недостаточно.
Талиб шел и думал о том, какой странный сегодня день. Не успел он как следует порадоваться бегству Рахманкула, и вдруг такое горе! А что, если все это сделал Рахманкул, мелькнула мысль, если Рахманкул, как и Тахир, считает Талиба виновником своего увольнения? Ведь если разобраться, может, и правда, что Федор приказал проверить всех бывших полицейских, и Рахманкула в том числе, и послал к нему человека на бричке. Мальчик вспомнил, как Федор отмечал что-то в своей записной книжке. Конечно, Рахманкул не мог об этом знать. Но с другой стороны — Федор привез его домой на мотоцикле, это видели все, и Рахманкул мог догадаться и отомстить…
Так постепенно Талиб приходил к мысли, что виновником несчастья, обрушившегося на дядю Юсупа, был он сам. От этого на душе у Талиба стало тоскливо. В таком настроении он и подошел к растрескавшемуся дощатому забору. Деревья в саду совсем облетели, дорожка была подметена, и Талиб в нерешительности остановился перед домом.
— Тебе кого? — спросила та самая высокая и некрасивая женщина.
— Дядя Федор дома? — сказал Талиб.
— А, это ты! Я не узнала. Его нет. Заходи, заходи.
Женщина приглашала настойчиво, и Талиб вошел в дом.
Он забыл, как зовут эту женщину, имя было длинное и сложное, и поэтому стеснялся больше, чем обычно.
— Заходи, садись, сейчас я тебя покормлю. Федор велел кормить тебя всякий раз, как увижу. Садись, вовремя пришел.
