Глава четвертая.
Не без добрых людей
Дня три лавка дяди Юсупа была закрыта. Утром дядя с племянником приходили с тележкой. Туда грузили так кстати добытые оконные стекла, закрывали лавку и отправлялись в город.
— Если бы каждый месяц такая революция, я стал бы стекольщиком, — говорил дядя Юсуп. Его большие черные глаза на худом, длинном лице были веселыми в эти дни.
Он купил еще два ящика ламповых стекол и два ящика оконного стекла.
— Вот не думал, что на стекле разбогатею, — говорил он Талибу. — Никак не думал. Скоро богаче Усман-бая будем.
Впрочем, до Усман-бая им было далеко. За три дня они один раз поели плов, а остальные дни питались лепешками с чаем и мучной болтушкой — экономили.
Однажды утром дядя Юсуп сказал Талибу, что он один пойдет на базар за тележкой и стеклом, потому что Талиб должен наколоть саксаула. Кроме того, у них прохудился кумган, высокий медный кувшин, и его надо отнести к паяльщику посуды. Талиб начал с кумгана. Он пошел в соседний квартал, где жил паяльщик, и стоял возле его дома, когда вдруг увидел Тахира в необычном наряде. На нем была суконная русская курточка с блестящими пуговицами, на голове красовалась фуражка, а на боку висела сумка почтальона.
— Привет, Талибджан, — весело еще издали помахал ему Тахир-поденщик. — Уж не тебе ли я обязан своей новой работой, а? Вдруг два дня назад меня вызвал на почту сам начальник и сказал: «Нам нужен почтальон с узбекской улицы, потому что Рахманкула мы уволили». Этот Рахманкул, видно, сильно навредил революции. Три дня назад его уволили, вчера днем к нему приезжал кожаный человек, но не тот, который привез тебя, а другой, у него только тужурка кожаная, а брюки матерчатые, и ездит он на бричке. Он велел Рахманкулу сегодня утром явиться в Совет депутатов. А Рахманкул дома не ночевал, рано утром оседлал лошадь во дворе Усман-бая и уехал из города. Сильно испугался. Никто не знает, куда уехал. Даже жена не знает.
Тахир быстро выпалил все это, похлопал себя по сумке и спросил:
— Это ты рассказал кожаному человеку про Рахманкула? Не отпирайся, конечно, ты. А про меня тоже ты ему рассказал? Спасибо, дорогой Талибджан. За меня спасибо и за Рахманкула тоже.
— Я про вас ничего не рассказывал, — честно признался Талиб. — Про Рахманкула, кажется, немного рассказывал.
— Все равно спасибо! — сказал Тахир. — Проси что хочешь — выполню. Если от отца письмо придет, бегом принесу.
Новый почтальон весело побежал дальше, хлопая рукой по кожаной сумке. Сколько Талиб помнил себя, столько он помнил и страх перед полицейским, когда тот на лошади проезжал по улице. Лошадь была грузная, как ломовая, и Рахманкул сидел на ней грузно. Зимой он ходил в длинной шинели, летом — в мундире, но всегда с шашкой, наганом и с плеткой в руке. Детей пугали Рахманкулом, взрослые мужчины замолкали при его приближении, женщины, встретясь с ним, убыстряли шаг, старики, сидевшие возле дома или у арыка, вставали, когда он подходил. Так было при царе Николае, но и при Керенском страх перед Рахманкулом еще жил в людях.
