«Фиера, если наставники правы, и после смерти мы с тобой увидимся в Хрустальном чертоге, простишь ли ты меня? Простят ли Коретт и Ферран? Ведь я оказался не просто скверным отцом и мужем. Я, быть мне трижды проклятым, сам того не зная, обрек вас на смерть».
Ихраз поднес лучину. Демос раскурил трубку и заставил себя посмотреть на устроивший дьявольскую пляску огонь в камине. Трещали дрова, железный прут медленно нагревался, а казначей не мог отделаться от воспоминаний о дне, когда потерял семью и едва не погиб сам, заработав знаменитое уродство.
«Болван! Глупец! Щеголял знанием трудов древнеимперских мудрецов! Декламировал целые отрывки произведений поэтов прошлого! Гордился своей библиотекой! А сунуть нос в генеалогическое древо и понять, что мог унаследовать колдовскую кровь от матери-эннийки, не удосужился? Сам-то подписал восемь указов на сожжение за колдовство. И в итоге убил всех, кто был тебе дорог, ибо оказался проклят сам».
Прошло уже пять лет, а он все еще слышал крики Фиеры по ночам. Нечеловеческие, леденящие душу, истошные, полные боли и отчаяния. К счастью, дети ему во сне не являлись — смотреть на их смерть каждую ночь он бы не смог. Просто не вынес бы.
Он отчетливо помнил, как ворвался в охваченный огнем дом, тщетно надеясь спасти хотя бы жену. Это с самого начала было бессмысленной затеей, но Демос не мог позволить себе молча наблюдать, как мать его детей умирает столь жуткой смертью. Она горела заживо, задыхалась, металась по залу, отрезанная от выхода стеной огня. И кричала.
«Боги, как она кричала».
Этот животный вопль пробирал до костей. А он, Демос Деватон, герцог Бельтерианский, беспомощно ползал по полу, слепой от дыма и почти глухой от гула огня, и ничем не мог ей помочь. А затем загорелся сам.
«Если Хранитель, которому мы так неистово поклоняемся, столь милостив, то зачем он позволил умереть стольким невинным людям? Почему изуродовал, лишил покоя, но оставил в живых меня, человека, виновного в этой трагедии? Человека, чье существование противоречит самой сути учения о Пути. Владеющего запретной силой, еретика, проклятого. Своеобразное чувство юмора у нашего бога. Хорошо, что отец не успел дожить до того жуткого дня — это бы разбило ему сердце».
Единственное общение с огнем, которое отныне допускал Демос, заключалось в разжигании курительной трубки и свечей. Все прочее вызывало у него оторопь и ужас. С того дня в ни один человек в Бельтере не был приговорен к сожжению вопреки протестам церковников.
