– Так ты меня любишь?
– Ты хочешь это знать?
– Я хочу это чувствовать.
Сохраняя молчание, язык уже подобрался к соску, который немедленно вырос. Я поигрался немного с ним, потом с другим.
– Не буди во мне суку!
– А то что? – оторвал голову от ее груди.
– Загрызу тебя нежностью и опоздаю на работу.
– Давай, я хочу умереть от нежности.
– А мне что с этого?
– Развлечение. Ты могла бы убить? – посмотрел я Фортуне в глаза.
– Нет, некоторые не заслуживают и этого.
– А я?
– Ты – другое дело, – затянула Фортуна мои губы в долгий поцелуй и закрыла глаза.
– Знаешь, мне страшно, – неожиданно ледышкой вонзилось мне в самое ухо.
– Со мной?
Она продолжала:
– Мне страшно, что я постарею когда-нибудь. Морщины… ты веришь? Я их считаю, – протянула она руку, взяла со столика зеркало и стала всматриваться в свое отражение.
Я прижал ее к себе, как удав кролика:
– Дура! Выкинь это из головы, старость к тебе не придет, пока ты ее не пустишь.
– Ты знаешь, что может случиться с женщиной, если ее не любили давно, давно не ласкали хотя бы словами, давно не трогали ее кожи, к чувствам не прикасались. Без любви все женщины вянут, она может с ума сойти от одной этой мысли: старость.
Так и бывает: стоит только промедлить, расслабиться, не сожрать вовремя женщину в любовном порыве, как она тут же начнет выедать твой мозг своими недомоганиями.
– Не надо бояться морщин! – хотел я отнять у Фортуны зеркало, как оно соскользнуло и упало. На его отражении замерла трещина. – Вот тебе подтверждение! Если даже зеркало способно треснуть от красоты, что же тогда говорить о коже на лице.
– Это было мое любимое, – с улыбкой вздохнула она.
– А мое любимое зеркало, это ты, чем дольше любуюсь, тем больше нахожу в себе изъянов.
Я проснулся от звонка телефона. Фортуна давно уже ушла на работу, в окне медленно светило солнце. Встал, подошел к креслу, на котором отдыхали штаны, и вытащил телефон. Звонил мой старинный друг Оскар.
– Привет!
– Разбудил?
– Да нет, я уже чай пью.
– Как со временем? Хотел к тебе заехать.
– Да, конечно! А ты далеко?
– Нет, рядом. Буду минут через сорок.
Утро приехало другом. Оскар был говорлив, как Амазонка ночного унитаза. С утра не то что говорить, но даже слушать трудно. Я-то знаю, что нельзя приезжать так рано по субботам, можно сломать чью-то жизнь.
Мое тело прошло по коридору, в поисках своего отражения. На этот раз я решил его не пачкать. Прошел мимо зеркала дальше, пока не уткнулся в окно на кухне. Посмотрел в него. Там деревья стряхивали с зеленых пальцев холодную воду. На детской площадке никого. Посередине, в сухом фонтане, резвились каменные дельфины, будто обрадовались долгожданной воде. Дождь ведрами выплескивал свою божью слезу, однако без видимого сожаления. Я поставил чайник и пошел в ванную, где, не включая света, помыл лицо и почистил зубы.
