Не успел Люк договорить, как ужасная мысль пришла ему в голову и сразила наповал.
Что, если родители Рени умерли, погибли в результате несчастного случая?
Но все оказалось значительно страшнее.
Рени вдруг перестала жевать жвачку, а когда повернулась, Люк увидел зловеще-свирепое лицо. Хорошо, что уже стемнело и в подробностях было не разглядеть.
– Вся эта фигня меня не касается, – сказала она, горбя плечи и засовывая руки глубоко в карманы. – Эти правила существуют только для таких, как ты. Но не для таких, как я.
Мои родители были нормальными людьми и старались делать все для нас, детей, чтобы мы были счастливыми. Маме было столько же лет, сколько тебе сейчас, когда она родила первенца. Отец не мог похвастаться образованием, но они любили друг друга, меня и моих братьев. Отец обеспечивал нас всем, что мог добыть. Но его занятия полиция не одобряла.
В доме появлялись вещи, хорошие – все, что он мог украсть. Мама запрещала нам их трогать, чтобы мы их не разбили и не сломали, потому что тогда их было бы не продать. Мы часто переезжали, чтобы отец – так я думаю – не примелькался на одном месте. Мне было лет шесть, когда нас всех арестовали.
Рени отвернулась и уставилась куда-то в темноту, словно там, в густой тени, видела всю свою семью.
– Что с ними случилось, я не знала, пока Асиф не помог заглянуть в мое дело, когда мы играли в одну игру. Отца отправили на пожизненное, а нас разбросали по разным городам. Я попала в Милмур. Жила в бараке еще с несколькими «у-уму-у». Это дети, – пояснила Рени, заметив недоумение на лице Люка. – Несопровождаемые, не достигшие шестнадцати лет. Славно звучит, согласись. Но мне не понравилось, и два года назад я сбежала. Теперь сама себе голова, и меня ни разу не поймали. Оригинально, да? Прячусь в старой части города: она заброшена и туда никто не ходит. Но нужно добывать себе еду, вещи и всякое такое, поэтому я избавилась от своего ID-чипа, чтобы не выследили. Отличная работа.
Рени задрала рукав, и Люк содрогнулся, увидев чудовищный шрам. Казалось, Рени ножом выковыряла чип из своего тела.
– Инфекцию занесла, – продолжала Рени, – чуть дуба не врезала. Но по крайней мере, умерла бы свободной. В больнице не хотела светиться, чтобы не поймали. Доктор Джексон меня нашел.
Люк потрясенно молчал. Им всегда говорили, что в городах рабов нет беспризорных детей, что пожизненное получают только за тяжкие преступления, как убийство и изнасилование. Неужели не существует приемных семей для таких детей, как Рени?
