На открытой веранде, на высоте этажа (где пили чай), Тарашкин рассказал про вчерашнего мальчика:
- Расторопный, умница, ну, прелесть. - Он перегнулся через перила и крикнул: - Иван, поди-ка сюда.
Сейчас же по лестнице затопали босые ноги. Иван появился па веранде. Рваную кофту он снял. (По санитарным соображениям её сожгли на кухне.) На нём были гребные трусики и на голом теле суконный жилет, невероятно ветхий, весь перевязанный верёвочками.
- Вот, - сказал Тарашкин, указывая пальцем на мальчика, - сколько его ни уговариваю снять жилетку - нипочём не хочет. Как ты купаться будешь, я тебя спрашиваю? И была бы жилетка хорошая, а то - грязь.
- Я купаться не могу, - сказал Иван.
- Тебя в бане надо мыть, ты весь чёрный, чумазый.
- Не могу я в бане мыться. Во, по сих пор - могу, - Иван показал на пупок, помялся и придвинулся поближе к двери.
Тарашкин, деря ногтями икры, на которых по загару оставались белые следы, крякнул с досады:
- Что хочешь с ним, то и делай.
- Ты что же, - спросил Шельга, - воды боишься?
Мальчик посмотрел на него без улыбки:
- Нет, не боюсь.
- Чего же не хочешь купаться?
Мальчик опустил голову, упрямо поджал губы.
- Боишься жилетку снимать, боишься - украдут? - спросил Шельга.
Мальчик дёрнул плечиком, усмехнулся.
- Ну, вот что, Иван, не хочешь купаться - дело твоё. Но жилетку мы допустить не можем. Бери мою жилетку, раздевайся.
Шельга начал расстёгивать на себе жилет. Иван попятился. Зрачки его беспокойно забегали. Один раз, умоляя, он взглянул на Тарашкина и всё придвигался бочком к стеклянной двери, раскрытой на внутреннюю тёмную лестницу.
- Э, так мы играть не уговаривались. - Шельга встал, запер дверь, вынул ключ и сел прямо против двери. - Ну, снимай.
Мальчик оглядывался, как зверёк. Стоял он теперь у самой двери - спиной к стёклам. Брови у него сдвинулись. Вдруг решительно он сбросил с себя лохмотья и протянул Шельге:
- На, давай свою.
Но Шельга с величайшим удивлением глядел уже не на мальчика, а мимо его плеча - на дверные стёкла.
