Забавлялись мы с ней ласками до самой осени, а она и забрюхатела. С перепугу домой покатила, греха там скрыть не сумела, а может, кто и донес муженьку. Купец – в монастырь, игумен – меня за бока. Пятеро суток монахи из меня батогами беса изгоняли, покаяния добивались. Но я смолчал, а на шестые сутки, как потащили опять к игумену, я вырвался да и сиганул через стену в лес.
– А дале как?
– А дале – все лесом да лесом. Под Устюгом в ту пору на дорогах шибко шалили разбойники. Я к таким и пристал. Годика три, а то и боле помахивал я кистенем и ножик всегда за пазухой наготове держал...
Жук, молча слушавший Досифея, вдруг спросил:
– Поди, купцов на смерть кровянил? А нынче – купцу же и служишь? Вором был, а у какого хозяина ноне в доверии? Как понять, когда же сия перемена совершилась?
– Перемена-то? А понимай, Жуче, как знаешь! Только вышло однажды так, что самого чуть насмерть не порешили – оплошал в одном деле... Совсем было богу душу отдал, да вот не принял он меня. Странник, вишь, на меня набрел, отходил. Оказался проповедником христовой веры. Покаялся ему во всем, позвал он меня с собой в Пермь Великую да потом и отпустил с богом. После того я, сам знаешь, нового благодетеля здеся сыскал, ему и служу.
– Рясу пошто не сымешь? Зазорно, чай?
– Привык. Да ведь под ее прикрытием и сшибаться с людьми сподручнее...
Невдалеке от Глухариного уступа послышался долгий собачий вой. Досифей сплюнул:
– Ишь как заунывно отпевает! Чует недоброе... А люди того не чуят, спят себе под топором... Ух, забирает! Все терплю, а вот этого воя собачьего боюсь.
Лежавший рядом с Жуком Иванко вдруг громко всхрапнул.
– Жуче, пошевели-ка соседа. Уморила парня наша маята ночная. Уснул! А спать-то здесь надобно шепотом, не то татар перебудишь!
От легкого толчка Иванко пошевелился, но через минуту захрапел снова. Досифей осторожно прикрыл ему лицо шапкой. Спавший встрепенулся.
– Чу! Это ты, Досифей? Экая темень – увидать тебя не могу.
– Днем насмотришься.
– Ненароком вздремнул я с устатку. Жаль мне, что сказа твоего не дослушал.
– На плотах наслушаешься. Досыпай... Подремлем теперь и мы, Жуче, маленько остается... Так ведь и не стихает у татар собака, вещун окаянный!
* * *
Начинало светать. Сквозь темную прозелень ветвей перестало мерцать звездное золото. И лишь только чуть порозовел небосвод, ватага Досифея обложила спящий татарский стан.
Из-за корней вывороченной ели Досифей, Иванко и охотник вогул Лисий Нос всматривались в сереющую рассветную мглу. Стала различима фигура дозорного, ближайшего к шатру Игвы. По знаку Досифея вогул Лисий Нос натянул тетиву лука... Чуть вскрикнув, дозорный татарин упал замертво. Тотчас две собаки метнулись было к нему от шатра. Досифей послал волчицу на переем.
