Через час автомобиль зашлепал резиновыми лапами по шоссе, автомобилю пересекли путь лиловые сумерки, сквозь них надвигались полутораэтажные домишки со стеклянными галлереями, в которых желтели маслянистые огни. Шофер остановил машину, мальчик открыл фонарь, зажег, и одноглазая машина двинулась в город. Канфель обрадовался трамваю, танцующим на проволоке звездочкам, и крикнул мальчику:
— Где едем?
— Пушкинская! — ответил мальчик и тоном крымских старожил пояснил: — Сам Пушкин жил в этой месте!
Машина под’ехала к зданию, на вывеске мчался зеленый автомобиль, хотя от заднего колеса осталась половина, и шофер имел красный безбровый глаз на виске. Заспанный счетовод в нижней рубашке, брюках, засаленных до того, что они блестели, как никелированные, открыл дверцу машины и проверил у пассажиров багажные квитанции.
Мальчик с обезьяньей ловкостью развязывал веревки, волочил чемоданы в прокатную контору, счетовод подхватывал их, ставил на весы и получал деньги за сокрытые килограммы. Канфель отыскал свободный стул, усадил свою соседку и, видя в руках ее один саквояж, удивился:
— Вы налегке?
— Мои чемоданы уехали раньше!
Мальчик снял картузик, выставил вперед правую ногу и, набрав воздуха, выпалил:
— Сочувствуйте до пролетарского классу! — и стал обходить пассажиров. — Граждане, кто что можут!
На Канфеля насчитали лишних два рубля, это обозлило его, он увидел, что чемодан продавлен и отказался платить. Счетовод вертел в руках двухпудовый чемодан, как плитку шоколада, уверял, что чемодан в таком виде был сдан в багаж, и ссылался на шофера. Шофер пил за конторкой квас, кряхтел, вытирал рукавом рот и не подавал виду, что разговор идет о нем.
— Вы думаете, дурака нашли? — кричал Канфель, напирая на счетовода. — Вы у меня запляшете, как покойник! Вы возместите все до копеечки! У меня свидетели есть! — и он обернулся, ища глазами соседку.
Стул, на котором сидела женщина, был пуст. Канфель осекся, метнулся к выходу, за дверь, посмотрел в одну и другую стороны: никого! Он вернулся обратно, схватил в одну руку чемодан, в другую — портплед и, плюнув, выбежал из конторы.
Железнодорожный рабочий, лежа под вагоном, как доктор, выстукивал молотком, лечил больные тормоза, рессоры, буксы. Семафор отсалютовал проходящему поезду, на минуту скрылся в седой бороде дыма и, задрожав, опустил металлическую руку с червонным тузом. Старший проводник вышел с фонарем в руке, тотчас же паровозик черным лебедем подплыл к евпаторийскому поезду, отрывисто прогудел два раза, — и его прицепили к переднему вагону. Вагоны приходились подстать паровозику и были освещены огарками, коптящими в нишах над дверями. Канфель предупредил, что в этом поезде должна находиться его жена, носильщик нес чемодан и портплед и часто кивал головой на пассажирок, опрашивая:
