В маленькой комнате были большие французские окна, которые открывались в сад. Ночь была прекрасная, свежая и благоуханная. Флавия села, а я встал перед нею. Я боролся сам с собой; если бы она не взглянула на меня, я думаю, что даже тогда я бы совладал с собой. Но внезапно, невольно, она подняла на меня взгляд – взгляд вопросительный, быстро отведенный в сторону; краска покрыла ее лицо за то, что этот вопрос мог явиться, и она тяжело перевела дыхание. О, если бы вы ее видели! Я забыл о короле, заключенном в Зенде, забыл о короле в Штрельзау. Она была принцесса, – а я самозванец. Неужели вы думаете, что я помнил об этом? Я кинулся на колени и схватил ее руки в свои. Я ничего не говорил. К чему? Тихий шум ночи воплотил мое сватовство в мелодию без слов, пока я запечатлевал поцелуй на ее устах.
Она оттолкнула меня, вскричав внезапно:
– Неужели же это правда? Или только потому, что вы должны?
– Это правда! – сказал я тихим, глухим голосом. – Правда то, что я люблю вас больше жизни, правды и чести!
Она не придала значения моим словам, считая их простым преувеличением любви. Она близко подошла ко мне и прошептала:
– О, если бы вы не были королем! Тогда я могла показать вам, как я вас люблю! Почему я люблю вас теперь, Рудольф?
– Теперь?
– Да, недавно. Я, я раньше не любила вас!
Чистое торжество переполнило мое сердце. Она любила меня, Рудольфа Рассендилла! Я схватил ее за талию.
– Вы раньше не любили меня? – спросил я.
Она взглянула мне в лицо, улыбаясь, и прошептала:
– Это, верно, благодаря вашей короне. Я испытала это чувство в первый раз в день коронации.
– А раньше никогда? – спросил я тревожно. Она тихонько засмеялась.
– Вы говорите так, точно вам доставило бы удовольствие, если бы я сказала «да»? – заметила она.
– Было бы «да» правдой?
– Да! – Я едва услыхал ее шепот.
Потом через секунду она продолжала:
– Будьте осторожны, Рудольф; будьте осторожны, дорогой. Теперь он страшно рассердится.
– Кто? Майкл? Если бы Майкл был худшим…
– Что может быть хуже?
Мне еще оставался выход. Совладав с собою с величайшим трудом, я выпустил ее из своих объятий и стал шагах в двух от нее. Я еще и теперь помню шум ветра в вязе под окном.
– Если бы я не был королем, – начал я, – если бы я был простым смертным…
Прежде чем я окончил, ее рука была в моей.
– Если бы вы были колодником в Штрельзауской тюрьме, вы бы были моим королем! – сказала она.
Я простонал про себя: «Да простит мне Бог»! и, держа ее руку в своей, я сказал снова:
