– Во мне, Ирма, обитает… как это получше сказать бы?… белая ярость. Обыкновенно она спит, и ее никто не видит, даже я сама. Но иногда она просыпается. Мать в таких случаях запирала меня в сарае со снастями. Когда просыпается эта бестия, мне ничто не страшно. Я свободна. И бессмертна. А люди не любят, когда их совсем не боятся. Даже смотреть на это им неохота. Потому что они все подписались, не думая, под договором, который мне смешно даже читать.
– Под каким договором?
– Под человеческим. Разговариваем так, а не эдак. Живем, как соседи. Думаем, как соседи. И думаем так, чтобы соседи не подумали, что мы живем и думаем не как они. И страшно-страшно нарушить.
– Но, меда Ануджна, вас же учили, что гнев, невоздержанная радость, необузданная страсть – это все не от Рида…
– Да-да, и противно ему по самой сути его, – закончила она за меня цитату из «Жития». – Как не помнить. Всем детям в деревне велели выучить – за неделю до приезда Святых Братьев на День Растворения[29]. Но правды в этом наставлении немного. – Ануджна хитро подмигнула мне.
– Как же вас не сожгли за святотатство, меда? – смогла я выдавить из себя шепотом, исполненным благоговейного ужаса.
– Мне не свербело, знаете ли, судачить о своих воззреньях с соседскими кумушками. Да и деревня наша видела Святых Отцов раз в год по праздникам.
– Кто же вел у вас службы в аэнао?
– Мой второй муж.
Я снова обомлела.
– Но пастырям нельзя жениться!
– Этот нашел способ обойти правило – все в деревне считали, что так он изгоняет из меня черного духа. На брачном ложе он был особенно тщателен и проникновенен в своих усилиях.
Я зарделась:
– Ануджна, как так можно…
– Простите, крошка Ирма, вы же у нас еще совсем дитя… Ладно, к тикку подробности. Вся эта канитель с мужьями – не моя затея. Но и не моя подпись на договоре, заметьте. Так было проще жить, как мне нравится, – временами играть по их правилам. – Ануджна не поясняла, кто эти «они», потому что и так было ясно. – Старания моего муженька ни к чему не привели, и после одной нашей ночи ему не с руки стало исполнять обязанности моего духовника. – «Не с руки» Ануджна произнесла так, что мне не захотелось уточнять. – Я осталась одна – очень собою довольная. В деревне меня уже давно считали безумной, кое-кто жалел даже как убогую, а я время от времени выбирала место полюднее, чтобы покуражиться и подурить в толпе: пусть покрепче запомнят, что я бесноватая, меньше лезть будут. Но обижать никого не обижала – мне нравится ходить небитой. Семья махнула на меня рукой, я стала еще одним дядькой в доме. Отец брал меня вместе с братьями рыбачить, и только раз в месяц я вспоминала, что тело-то – женское. Мне нечего было ждать от жизни, в свои двадцать восемь я могла бы сказать, что мне уже восемьдесят. Я никогда не буду замужем, у меня не будет детей.
