– Она называла ее Конфетной страной, а не Карамельной, но мысль понятна. – Кейд вошел в комнату. – Серафина с Лориэль утащили Джилл в какое-то укромное местечко, пока все не успокоятся. Нам велено сидеть по своим комнатам и не попадаться на глаза, пока Элеанор вызывает коронера из города.
Нэнси напряглась.
– Что с нами будет? – спросила она. – Нас же не отправят по домам? – Вернуться к родителям было немыслимо. Они любили ее, об этом и говорить нечего, но это была такая любовь, которая заставляла набивать ее чемодан разноцветными тряпками и выпихивать ее на свидания с местными парнями. Эта любовь хотела ее исправить и отказывалась видеть, что она не сломана.
– Элеанор тут уже не первый год, – сказал Кейд и закрыл дверь. – Суми была под ее опекой – родителей у нее нет, вмешиваться некому, а местные власти знают, что к чему. Они сделают все возможное, чтобы нас не закрыли.
– Лучше бы она вообще не звонила, – фыркнула Джек. – Незарегистрированная смерть – не смерть, а всего лишь бесследное исчезновение в лучшем своем варианте.
– Теперь ты понимаешь, почему у тебя так мало друзей, – сказал Кейд.
– Но Суми была среди них, – сказала Джек. Она посмотрела на кровать Суми. – Если у нее нет родных, что же делать с вещами?
– На чердаке есть кладовка, – сказал Кейд.
– Тогда давайте уберем всё в коробки, – твердо сказала Нэнси. – Где можно взять коробки?
– В подвале, – сказала Джек.
– Я с тобой, – сказал Кейд. – Нэнси, ты останешься здесь. Если кто-нибудь спросит – мы скоро вернемся.
– Хорошо, – ответила Нэнси и, как только они вышли, замерла в полной неподвижности. Больше сейчас ничего не оставалось, только ждать. В тишине и неподвижности был покой, была безмятежность, которой больше нигде нельзя было найти в этом горячем, суетливом, часто ужасном мире. Нэнси закрыла глаза и стала дышать так, что дыхание щекотало пальцы ног. Она старалась отрешиться от всего, кроме неподвижности. Но проносящиеся в голове воспоминания о Суми не давали сосредоточиться – колени дрожали, пальцы подергивались, и справиться с этой дрожью было трудно. Усилием воли она выбросила видения из головы и продолжала дышать, ожидая прихода безмятежности.
Ей так и не удалось ее дождаться до возвращения Кейда с Джек: дверь распахнулась, и Кейд объявил:
– Ну вот, все готово, чтобы разложить все по полочкам.
Нэнси открыла глаза и усилием воли заставила себя улыбнуться.
– Вот и хорошо, – сказала она. – Тогда за дело.
Вещи Суми являли собой такой же беспорядок и хаос, как она сама. Ни смысла, ни рифмы не было в этих нагромождениях вокруг кровати и комода. Стопка книг по изготовлению конфет была перевязана парой спортивных лифчиков. Букет роз, сложенных из игральных карт, валялся под кроватью, вместе с кружевным синим платьем, ничуть не подходившим по стилю к тому, что когда-либо носила Суми. Там же был старый бургер, примерно месяц как просроченный. Джек перед тем, как приступить к работе, надела перчатки и теперь бестрепетно уничтожала всё, что носило следы загрязнения или представляло потенциальную биологическую опасность: очевидно, ее брезгливость распространялась только на контакты с обнаженной кожей. Кейд разобрал одежду Суми и аккуратно разложил по коробкам. Нэнси не сомневалась, что все это вернется в общий гардероб. Ее это не смущало. Суми не стала бы возражать против того, чтобы кто-то носил ее одежду. Она и при жизни-то, скорее всего, не стала бы возражать, а мертвой ей тем более все равно.
