Колдовской цветок | страница 68

Существует в народе поверье, что если кто из мужчин, чистых сердцем, храбрых русских витязей, отважится в час полуночи подойти к скрытой могиле Любаши на стонущий голос ее и, когда она покажется из-под земли, накинет ей на шею потерявшийся крест, тому и владеть дивной Люба-шиной красотой. Но до сих пор такого витязя-храбреца на Святой Руси не отыскалось и пресветлая, чистая красота — правда, воплощенная в грешное тело заколдованной Любаши, — никем не вызволяется на привольный простор, а стонет и убивается в тяжком заточении о потерянной жизни…

Виктор Севский

ИГНАТОВ БУГОР

(Донская легенда)

Из донских Раздор мимо азовских стен темными ночами пробирались на долбленках в море донские казаки. Мимо шуршащих камышей тихо пробирались в открытое море и шарили около берегов турецких. Встретится в море турецкий купец и не ждет пощады. И ковры, и золото, и самоцветные камни складывались на дно большой атаманской лодки и сплавляли в родные Раздоры и другие станицы, приютившиеся у задумчивого Тихого Дона. Удал был старый казак Казан. Знал он прекрасно турецкие берега, знал богатые села турецкие и не раз он побывал в самом Синопе, что шумел и гремел на все Черное море.

Много казаков за Казаном ходило. Знали, кому голову доверить. Стоило ему гукнуть, как загремят весла на Дону и поползут по реке утлые лодочки. Стар был Василий Казан, но не было морщин на его лице. Только шрамы одни. Да ведь шрамы не в счет, со шрамами на майдане заметнее будешь. Бороду брил Василий, но в усах, черными жгутами лежавшими на губе, вилась седина. Как-то сказал Василий старому раздорскому попу:

— Хочу на ризу Богородице жемчугов привезти.

Знает поп Василия. Грозит пальцем:

— Али за Зулейкой соскучился?

— Много их у меня было, было из-за одной лицо морщить. Что скучать за одной, коли другие еще будут.

Сказал Василий, что попутчиков ищет. Зашумела улица. Пестрой толпой спустились к реке.

— Едем!

Взглянул Василий на попутчиков.

— Хватит ли золота на всех молодцов?

— Не хватит — еще съездим.

— И ты, Игнат, едешь?

— Еду, Василий Данилыч.

— А Марья не плачет?

— Девичьи слезы — роса, больше в Дону воды будет.

— Ладно, дело твое.

Перекрестил поп уходящие лодки и пошел домой.

— Ой, иссохнет девка за Игнатом, — сокрушался старый казак. — Много ихней сестры видал, все одинаковы, что турецкие, что полячки, что татарва проклятая — слезы льют ручьями, любят нашего брата жарко. Но Марья Игнатова всех превзошла. От Бога такая любовь.