Только рука его не работает, и потому вытащить револьвер не удается.
Дедушка пробует еще раз, мысленно говоря себе: «Вытащи твой револьвер!» Но его тело лишь извивается в грязи, а немец уже близко. Дедушка смотрит на свои руки, приказывая им проснуться, и тут замечает, что вся его грудь покрыта липкой темнотой. Приходит понимание того, что штык — наименьшая из проблем.
Немец стоит над Дедушкой. За спиной немца небо, а в руке нож.
Дедушка видит вспотевшее лицо врага, его умные спокойные глаза. Немец склоняется к Дедушке и делает нечто удивительное — дважды похлопывает Дедушку по плечу и произносит:
— Томми[82], окей, Томми, окей.
А затем штык-ножом отрезает полосу ткани и быстрыми умелыми движениями перетягивает жгутом руку Дедушки. Потом открывает свой пакет с тем, Что-Надо-Использовать-Если-Вы-Ранены, — такой пакет в немецкой армии есть у каждого солдата, — вынимает что-то из него и прикладывает к ране в груди Дедушки.
После чего окидывает взглядом свою работу — ведь быть немцем значит не оставлять ничего недоделанного — и кивает. Дедушка опять видит его глаза. Их он будет помнить всю свою жизнь.
— Томми, окей.
И немецкий солдат возвращается на войну.
Он взбирается по склону воронки, попадает во Второй Раунд Атаки-Отступления и мгновенно погибает от пули, попавшей точно в середину лба.
Следующее, что Дедушка осознает, — он на носилках. Он не в Раю; никаких золотых улиц, никакой бессмертной пшеницы, ни одного Херувима. Вместо этого толчки и покачивания — я тоже их знаю. Вы привязаны к носилкам, они несут вас вперед, и вы видите лишь небо над собой. Оно движется назад, будто вы плывете вниз по реке и думаете: «Как же это странно — перемещаться по миру, лежа на спине».
В хорошие дни это может быть немного по-микеланджеловски, будто вы выпили Хевен ап[83]. Однажды я сообщила это Тимми. Ему понравилось, и он заметил:
— Да ты поэт, как и твой папа!
В такие вот хорошие дни, когда вас несут на лечебные процедуры, небо над вами синее и глубокое. Вы чувствуете, что никогда не видели его прежде, вы чувствуете, что это не крыша, а дверь, и она на самом деле уже совсем открыта, вам остается только ждать. Во всяком случае, такое мне было откровение. Впрочем, нет никаких ангелов. Я никогда не увлекалась Сикстинскими Фресками[84].
Перевязанного немцем Дедушку принесли в расположение британских войск. Казалось, на его груди появился набухший красный цветок. По словам Миссис Куинти, это, наверное, опять Преувеличенная Образность, какую я все время использую.
