— Они могут выйти оттуда лишь для того, чтобы дать показания, — добавил он.
Одновременно со мной с места поднялись пятнадцать человек, и мы последовали за судебным исполнителем, он разделил нас на две группы в зависимости от того, были ли мы свидетелями защиты или обвинения. Меня удивило, что нас всего четверо в том отсеке комнаты, который был отведен для свидетелей обвинения: молодая женщина с платиновыми волосами, пятидесятилетний седовласый человек, чувствовавший себя весьма скованно в новом костюме, мужчина лет тридцати в водолазке и полотняной куртке и я сам, изо всех сил старавшийся ни с кем не вступать в разговоры. Мужчина в куртке спросил у судебного исполнителя, долго ли мы пробудем в этой комнате.
— Ясное дело! — отрезал тот.
Он объяснил, что это судебное разбирательство особенное: подумать только — шестеро обвиняемых. Судья должен допросить их всех, одного за другим. Затем будут зачитаны протоколы следствия и заключения экспертов. Все вместе займет самое меньшее два часа; если, конечно, не будет вопросов со стороны адвокатов защиты. Иначе… Он неопределенно махнул рукой и поспешно покинул нас, закрыв за собой дверь. Человек в куртке заявил, что правосудие не слишком-то считается с тем, заняты мы или нет. Его дело, к примеру, ежечасно требует его присутствия, ведь без него грузовики с места не двинутся.
— Вот и со мной также, — сказал пятидесятилетний мужчина. — У меня небольшое предприятие по выпуску электрооборудования…
Человек в куртке предложил ему сигареты «Толуаз», потом протянул пачку мне, но я, выдавив из себя улыбку, отказался, затем он спросил у молодой женщины, не помешает ли ей дым.
— Нисколько! — заверила она, закинув ногу на ногу.
— Моя фамилия Сукэ. Грузовики Сукэ, — сказал человек в куртке.
— А моя — Бурелли, — сказал седовласый мужчина.
Они тотчас же обменялись клубами дыма, выпустив их в лицо друг другу, и общими соображениями о своих профессиях: расходы на социальное обеспечение просто непосильные, служащие все в отпуске, всякая инициатива сдерживается государством, и подумать только, еще осмеливаются говорить о расцвете промышленности. Но диалог этот был лишь подступом к разговору, своего рода преамбулой. Убежденность их речей противоречила взглядам, которые они украдкой бросали на меня. Чувствовалось, что не это их сейчас занимает. И наконец произошло то, чего я так опасался.
— Простите, мсье, — сказал Бурелли, — вы и есть мсье Реве?
— Да, — ответил я вполголоса, не зная, куда спрятать глаза.
