– Сопли от счастья! – хмыкнула Таня, а потом вдруг опомнилась: – Я ведь всего сутки отсутствовала!
– Вообще-то он здесь, – Ида скромно потупила глаза, – как пришел, так и не ушел… Сутки назад…
– Так, а ну-ка подожди! – Таня нахмурилась. – Ты хочешь сказать, что в нашей квартире уже сутки находится посторонний мужик? С тобой и детьми?
– Он не посторонний, – Ида опять потупила глаза, и Тане даже показалось, что она покраснела, – совсем нет… Да ты сама посмотри! Шо уж тут хипишить.
Таня решительно вошла в гостиную. В одном из кресел сидел Зайдер. Он неловко поднялся при ее появлении и даже попытался отвесить ей шутовской поклон – в лучшие времена Мейер любил строить из себя нечто вроде скомороха.
Вот уж кого не ожидала увидеть Таня, так это Зайдера, о котором забыла совсем!
– Майорчик… – выдохнула Таня, прервав неловкую паузу.
– Я тоже рад тебя видеть, – улыбнулся Мейер.
Он страшно постарел и утратил весь свой щегольской вид, которым так любил козырять в прежние времена. В его роскошной когда-то шевелюре появились седые пряди. Глаза словно выцвели, поменяв цвет сочных терновых ягод на блеклые желтоватые пятна. Таня отчетливо видела горькие глубокие складки у рта – отметины пережитых обид и глубоко спрятанных страданий. Да и одет он был кое-как.
Она вспомнила, что в элегантности наряда Мейер Зайдер не уступал Японцу. Лакированные штиблеты, яркий цветок в петлице, модный котелок, белоснежная сорочка, бриллиантовые запонки, пестрый галстук – куда все это уплыло, каким ветром было унесено, в какие времена? Теперь на Мейере была выцветшая военная гимнастерка с заплатами, да еще и не по размеру. А воротничок с выдернутыми нитками выцвел от пота и грязи. На сапоги Мейера лучше было вообще не смотреть. Единственное, что осталось от прежних времен, – сапоги эти были чистыми. Это было уже воспитание, которое трудно искоренить: несмотря на потрепанный вид, Мейер умудрялся держать сапоги в порядке. Таня вспомнила, что кто-то очень давно рассказывал ей, что в далеком детстве Зайдер, как и все еврейские дети, учился в музыкальной школе. В отличие от Японца, вышедшего из самых низов, Мейер был из другой среды. И теперь, спустя столько лет, в облике его все равно сохранился налет благородства, как вкрапления драгоценных камней, вставленных в простую поломанную, спаянную оправу.
Таня прекрасно поняла, почему Мейер Зайдер даже в самом своем потрепанном виде сумел произвести столь сильное впечатление на Иду. Ида – бесхитростная душа! Выросшая в самых дебрях, трущобах Молдаванки, вместо детства получившая грубость и жестокость улицы, она никогда не видела таких блестящих мужчин, которые относились к ней уважительно, а не как к полному ничтожеству.
