Они не сказали друг другу ни слова, он даже не взглянул на неё ни разу, в то время как она так отчаянно всматривалась в его спину, что раздеваясь в спальне, он мог бы обнаружить там сочную дыру. Она видела его каменное, равнодушное выражение лица, когда Драко на секунду обернулся, вглядываясь в темноту коридора за ними.
Не за ними — тут же исправила она себя — за ним и за ней.
Мимо пробежало пятеро второкурсниц, недопустимо громко смеясь и перекрикиваясь, что вернуло Гермиону в Большой зал. Она проводила их взглядом, раздумывая, сделать ли им замечание, однако в следующую секунду ей на плечи опустились теплые руки, и кто-то с силой прижал её спиной к себе, душа в крепком объятии.
Глупая мысль возникла и исчезла моментально, от ее абсурдности на мгновение даже захотелось расхохотаться. Она представила себе реакцию окружающих, если бы Малфой вдруг подошёл и вот так обнял Грейнджер за шею. Скорее Дамблдор наймёт гиппогрифа в качестве преподавателя по зельеварению, чем произойдёт что-то подобное. Он с ней даже не заговорит при свидетелях.
— Гермиона, мы рады тебя видеть.
Голос Гарри заставил ее улыбнуться. Рон плюхнулся рядом, глядя на девушку с немного напряженной улыбкой.
Гермиона перевела недоверчивый взгляд с одного друга на второго и обратно.
— Говорите сразу — списать травологию?
— Нет! Что ты!
— Как ты вообще могла…
— Мы ведь не только за этим обращаемся к тебе!
— И вообще…
— Мы просто давно не общались, вот.
Гермиона нахмурилась, закрывая том и беря его в руки.
— Со вчерашнего дня, — с озадаченной улыбкой произнесла она, вставая.
Мальчики тут же вскочили, загораживая дорогу к выходу из Большого зала. Вопросительный взгляд девушки медленно скользил с одного лица на другое.
Так…
— Ты ничего не хочешь нам рассказать? — Гарри смотрел ей в глаза, надеясь разглядеть что-то, наверняка скрытое ее показной невозмутимостью.
— Что рассказать?
— Как ты?
— Нормально, Гарри.
— Точно?
— Конечно, Рон!
Неловкая пауза заставила Гермиону плотнее прижать книгу к груди.
«Ты ничего не хочешь нам рассказать?». Она хотела, очень хотела. Но стыд и страх сковывали язык. Малфой поселился в её голове подобно опухоли, что требовала немедленного удаления. Он злил её, раздражал. Разрушал своим существованием. И своими прикосновениями.
Жестокими, и это было больно. Нежным, единожды — еще больнее.
От небрежно брошенного «грязнокровка» она готова была вцепиться в него пальцами и колошматить, покуда хватало бы сил. Или пока он не убил бы её, свернув шею. А он мог. Перед глазами тут же ожили его мечущие ледяные молнии глаза.
