Флот Скаловского любил.
Ошвартуется «Пармен», флагманский корабль эскадры, у причала Сизополя, Скаловский сойдет на берег. Идет, занятый своими мыслями. Навстречу мичманок, которому еще предстоит бриться. У Скаловского форменная фуражка блином - и мичманок свою новехонькую мнет до вида ношеной-переношеной и на правую бровь ее, как у него. Скаловский толст, ноги - колонны. Мичманок - хворостина. А ногами по пирсу так же медвежит, как он, Скаловский.
Казарский и себя помнил таким же зеленым мичманом, плававшим на канонерской лодке. Жаловался тогда в письме матери: «Служба на лодке слишком безопасна и спокойна, чтобы прославить Отечество». Было такое, было в жизни Александра Ивановича. «Медвежил», под Скаловского, широко расставляя ноги, по чужим пирсам западного Причерноморья, по крутым улочкам болгарских селений. Вскидывал веки к бровям в намерении сверкнуть огнистыми щелями глаз. И обминал ненавистно новые края фуражки. Увы, фуражку Скаловского мяли не руки, а морские ветры. И сколько ни ставь широко ноги, так, как Скаловский, не пройдешь. Его походка от того, что покачали и покачали его на палубе волны.
….
Эскадра Скаловского вышла из Сизополя, намереваясь вступить в крейсерство у Анатолии.
«Нет, - думал Скаловский, - не выйдет эта лиса, Осман-паша, из проливов! Только провиант команды зря переведешь!»
Ночь вблизи берегов противника. Эскадра погрузилась в чуткий, тревожный сон. Вахтенный офицер шагал по шканцам, в напряжении вглядывался в темень, покрикивал часовым: «Впередсмотрящий! Усилить внимание!…», «Хорошенько смотреть!» Чуть-чуть посерело небо; все еще должно было спать. Но вахтенный «Пармена» вдруг, внезапно увидел открывающуюся дверь командирской каюты и фигуру командира в проеме. Шарахнулся со всех ног к командиру эскадры.
- Ваше превосходительство! Вахтенный офицер лейтенант Воскобойников! - И собирался доложить: - Курс… Сила ветра… Местонахождение…
- Отставить! - прервал Скаловский. - Сам знаю, что я - превосходительство. Барабанщика наверх.
- Есть!
Через минуту барабанщик был перед Скаловским.
- Боевую!
Раздалась призывная дробь, не умолкавшая до тех пор, пока с остальных судов эскадры не послышалась ответная. Тотчас «Пармен» наполнился топотом сотен ног. Слышались окрики, свистки боцманов. У фок-мачты, у грота, у бизани - офицеры, матросы, - каждый на своем месте по расписанию. Через минуту на «Пармене» уже ставили убранные на время дрейфа паруса. И еще лиселя с правой, и топселя.
