— Не то чтобы… — Я с любопытством огляделась. — Но… вдруг Гаврилыча все-таки убили?
— Более нелепого преступления и придумать невозможно, — заверил меня Ромашин, — кому мог помешать безобидный спившийся электрик?
— Да, так, конечно. Можно сесть?
— Конечно! — Он вскочил и придвинул мне кресло. Почему, подумала я, старательно, но безуспешно подавляя в себе чувство классовой зависти, почему у коммерсантов всегда так чисто и красиво? Почему у них такие уютные мягкие кресла и такие элегантные лампы на столах? А стеклянные журнальные столики? А торшеры из натуральной кожи?
Как будто угадав мои мысли, Ромашин принялся оправдываться:
— К нам ведь ходят рекламодатели. А для них внешний блеск превыше всего. Кто станет размещать рекламу в газете, которая ютится в грязном подвале?
— Да нет, я ничего такого… — смутилась я.
— Я же вижу, как вы смотрите по сторонам. — Ромашин придвинул ко мне вазочку с фруктами. — А вы по делу или просто так?
— Мне Пожарский предложил перейти к вам, — без запинки соврала я. — Вот и зашла на разведку.
— Вам? — Ромашин посмотрел на меня недоверчиво. — Вам? Но почему?
— А что? — Я демонстративно надулась. — Почему вы так удивляетесь?
— Да потому что вам не понравится наша работа! — завелся Ромашин. — Мы — обслуга, понимаете? Мы ползаем у ног богатеньких буратин и клянчим у них деньги. Какой нормальный журналист согласится этим заниматься?
— Но вы-то занимаетесь…
— А я — не журналист. Мне — не дано. Нет, странно, в самом деле. Какой резон вам менять свою работу, интересную, надо полагать?
— Резон? — Я поудобней развалилась в кресле и взяла из вазочки гроздь винограда. — Такое кресло дадут, и проценты от сделок. Мало?
— Мало.
— А что касается интересной работы… Вы выезжали когда-нибудь среди ночи на взорванный труп? Или на множественные ножевые ранения? Или на перестрелку братков? Нет? И не советую. Гадость страшная. А в СИЗО вы были когда-нибудь? Да наш Неволяев просто фиалка по сравнению с тем, чем пахнет в Бутырке.
— Но вы же можете избрать другой профиль. Перейти в другой отдел. Я понимаю, убийства, кровь — это все не женское дело. Так пишите о другом…
— Об искусстве, например.
— Да!
— Проблема в том, что я ничего не понимаю в искусстве. — Я виновато развела руками. — Я уже однажды пыталась переквалифицироваться в политического обозревателя. Закончилось все полным позором. Так что выбор у меня невелик — либо Бутырка, либо ваше великолепие.
— Ладно, сдаюсь. — Ромашин действительно поднял руки. — Я-то что, я буду только рад, приходите. Украсите наш мужской клуб.
