- Направо - людям, прямо и налево - вашим союзникам, - сказал Орлан.
Ангелы повалили прямо, пегасы и драконы понеслись налево, мы с Орланом повернули направо. Самосветящийся коридор вел в огромный четырехугольный зал, тоже со самосветящимися стенами и потолком. Вдоль стен тянулись похожие на желоба сооружения. В такой тюрьме можно было разместить команды целого флота галактических кораблей, а не только три экипажа.
- Нары! - показал Ромеро на желоба.
- Размещайтесь! - сказал Орлан. - Ты пойдешь со мной, адмирал.
Ко мне подошли Осима и Камагин, сзади встал Ромеро.
- Мы не пустим адмирала одного, - сказал Осима.
Ромеро кивнул на телохранителей Орлана.
- Разрешите заметить, что вас тоже сопровождают адъютанты. Охрана по рангу положена каждому адмиралу.
- Он пойдет один, - холодно повторил Орлан.
- Не волнуйтесь, - сказал я друзьям. - Один я пойду или втроем, все равно мы в полной их власти.
Я еле поспевал за моими проводниками: их плавные прыжки, напоминавшие танец, а не ходьбу, были даже быстрее моего бега. Временами они останавливались и поджидали, не оборачиваясь, точно видели спиной так же хорошо, как глазами.
В новом помещении, маленьком и скудно освещенном, Орлан приказал мне остановиться. Я стоял посреди комнаты. Орлан с телохранителями подошел к двери напротив, и она открылась им навстречу.
В помещение вприпрыжку вбежал человек, и я сразу узнал его. Это был Андре. Он двигался не как Андре, у него была старческая сгорбленная фигура, он уныло, не как Андре, склонял голову, нелепо размахивая руками, нелепо, скрипучим голосом что-то бормотал. Ничего не было у него от Андре, все было иное, незнакомое, неожиданное, непредставимое!.. Но это мог быть только Андре!
- Андре! - закричал я, кидаясь к нему.
Он поднял голову, и я увидел его лицо, постаревшее, изможденное, до того непонятное, что восторг мой мгновенно превратился в страх. Я прижал Андре к груди, застонал от ликования и боли, но уже в ту первую минуту понял, что не одну радость принесет воскрешение Андре из небытия, и, может быть, меньше всего - радость.
Андре оттолкнул меня. Он меня не узнал.
- Андре, - молил я. - Взгляни же, это я, Эли, твой друг Эли, вспомни, я же Эли, я - Эли, Андре! Андре!
Он с тоской отворачивался. Я рванул его к себе. Он смотрел на меня и не видел: зрячий, он был слеп. Такие глаза я иногда подглядывал у людей, отдавшихся тяжкой думе. Только здесь все было усилено безмерно, нечеловечески жестоко.
